Лекция Юрия Солодухина в МГУ: «Методология социального познания А.А.Зиновьева»

 

Юрий Николаевич Солодухин, действительный государственный советник Российской Федерации 1-го класса, кандидат философских наук; научный руководитель Международного научно-образовательного центра имени А.А.Зиновьева ФГП МГУ имени М.В.Ломоносова; член редколлегии журнала «ЗИНОВЬЕВ»; член Зиновьевского клуба МИА «Россия сегодня».

Логика и методология социальных наук А.А. Зиновьева: основные по.ложения и современная социальная реальность

 

1. В конце XIX – начале XX веков в философии, методологии, науках о человеке и его деятельности (экономика, социология, история и т.д., в общем науки о культуре) ) остро встал вопрос об их специфике по сравнению с науками естественными, науками о природе. То, что их предметы существенно различны, не вызывало сомнений. Но нет ли столь же существенных различий в самих инструментах познания, используемыми теми и другими?

Формулировка проблемы:

— имеют ли науки о человеке и обществе свою специфическую логико-теоретическую базу по сравнению с науками о природе? Или они должны строить себя по образу и подобию естествознания?

— дают ли науки о культуре знание, которое имеет всеобщий и необходимый характер, как в естественных науках?

В ответах на этих вопросах в научном сообществе произошёл раскол. Ряд мыслителей, в первую очередь в Германии, выступили с обоснованием того, что гуманитарные науки отличаются как по предмету, так и по методам познания. Это Виндельбанд, Дильтей, Зиммель, Риккерт, М. Вебер.

Правда, внутри тоже нюансы. Дильтей, Виндельбанд – концепция психологизма. Цель естественных наук – общее. Цель гуманитарных наук, в первую очередь истории, – постичь индивидуальное, будь то конкретное исторической лицо, его поступки, конкретные события, конкретные историческое эпохи. В основе – действия людей. Историческое знание – это знание мотивации действий людей, понимание смысла их поступков. А для этого – эмпатия, вживание в другую личность, в мир её чувств посредством интуиции.

Совершенно очевидно, что это подход, прямо противоположный познанию в естественных науках, где итогом является установление общего с посредством использования логических инструментов, направленных на  интеллектуальную обработку данных наблюдений, опыта, эксперимента.

Психологизм слишком много отдаёт на откуп интуиции, экстраполяции и не оставляет места опытной проверке, верификации. В дальнейшем он был «подправлен», в частности, Риккертом и Вебером, которые включили в арсенал гуманитарных наук использование общих понятий. Акцент ими был сделан на логику образования общих понятий в науках о культуре. Её специфику они видели в том, что это образование понятий, помогающих выделить главное в наборе характеристик, которыми обладает индивидуальное, будь то человек или событие. Критерием главного является, согласно Веберу, отнесение индивидуального события к ценности. Не практическая оценка индивидуального, а его значимость, роль в отнесении к системе ценностей, которыми руководствуется явно или неявно любой представитель гуманитарной науки.

В этом, собственно, и заключается логико-методологический дуализм: утверждение о том, что науки и природе и науки о культуре имеют существенно различную логико-методологическую основу и дают существенно различное с точки зрения всеобщности знание.

 

2. Проблему это нельзя считать решённой полностью и окончательно и сегодня. Тем не менее, есть основания утверждать, что в последние десятилетия наметилось преобладание тенденции к признанию методологического единства естественных и социальных наук, плодотворности использования в социальном познании теоретического подхода, в том числе в дедуктивно-номологическом или номотетическом вариантах.

Значительный вклад в утверждение этого подхода внесли, в частности, представители логического позитивизма 1940-1960-х годов, в особенности  Карл Гемпель и Вильгельм Оппенгейм. Не умаляя значения их работ, вместе с тем отмечу, что их подход был чисто логическим. Иными словами, они предложили аппарат, позволяющий выстроить фрагменты знаний, теорий наук о культуре в соответствии с требованиями современной логики. Однако за рамками их исследований остался коренной вопрос: можно ли считать гуманитарное знание научным в точно таком же смысле, в каком мы говорим это о знании, которое дают науки о природе? Выдающийся логик и методолог ХХ века К. Поппер прямо отказывал историческому знанию в такой научности.

На мой взгляд, показать несостоятельность логико-методологического дуализма показал, доказал выдающийся логик и социолог Александр Александрович Зиновьев.

К признанию за гуманитарными знаниями статуса науки пришёл также советский, российский философ Михаил Александрович Розов. Но пришёл с других позиций, в рамках разработанной им концепции социальной эстафеты. В её основе – идеи Георгия Петровича Щедровицкого. Это методология, но не логика. Тогда как подход Зиновьева – синтез того и другого.

 

3. Зиновьев трактует логику как науку о языке. Специфику логики по сравнению с другими науками о языке он видит в том, что она исследует язык «не во всём многообразии его признаков и функций, а лишь в качестве знакового аппарата познания реальности людьми и средства фиксирования и сохранения результатов познания» («Фактор понимания», с. 19).

Согласно Зиновьеву, логика выделяет (абстрагирует) в языковых явлениях определённые структурные компоненты, а именно такие, которые образуют структуру знаний, – термины, высказывания (суждения), терминообразующие и высказывающие операторы  и другие производные от них. Но не ограничивается этим. Логика осуществляет особую обработку логических структур языка, которая заключается в их усовершенствовании и изобретении новых,  а также в установлении точных правил оперирования ими – правил или законов логики. Эти правила не открываются людьми в окружающем их мире, а изобретаются вместе с появлением и совершенствованием навыков конструирования терминов, высказываний, действий с ними.

Логика, продолжает Зиновьев, изучает свойства терминов и высказываний, не зависящие от того, являются ли они терминами и высказываниями физики, химии, биологии, истории или какой-либо иной науки. Она изучает правила,  общие любым терминам и высказываниям с определённой структурой, и не рассчитана ни на какую науку специально. Нет логики специально для математиков, физиков, историков, ибо логика находит в науке именно то, что она ищет: правила, которые не зависят от сферы науки, от особенностей той или иной предметной области. Таким образом, предметом логики, в частности, логики науки, является язык науки, а не сама предметная область, которая изучается той или иной наукой и описывается на языке данной науки. В этом смысле правила логики универсальны, они не зависят от особенностей предметных областей, изучаемых конкретными науками.

Из приведённых выше высказываний Зиновьева следует, что логические действия, их правила, а также объекты, над которыми они осуществляются, отличны как от структур и правил естественного языка, так и от внеязыковых объектов, связей, отношений. Каков онтологический статус объектов, с которыми имеет дело логика?

Сам Зиновьев в своих трудах специально этим вопросом не задавался. Это не значит, что он скептически относился к проблемам онтологии. Нельзя, полагал он, должным образом осуществить логическую обработку языка как орудия научного познания, игнорируя предметное значение языковых выражений, то есть их онтологический аспект.

Внимательное прочтение работ Зиновьева побуждает предположить, что в понимании природы объектов, действий, правил, изучаемых логикой, он находился на позициях, близких концепции «трёх миров», сформулированной К. Поппером. Согласно этой концепции, мир, бытие состоит из трех различных «реалий»:

— «мира 1», или мира физических сущностей;

— «мира 2»,  или мира духовных состояний, включая состояния сознания, эмоции, психологические предрасположенности;

— «мира 3», или мира содержания мышления и продуктов человеческого духа. «Мир 3» включает в себя средства познания, научные теории (истинные или ложные), научные проблемы, социальные институты, произведения искусства. Он автономен в том смысле, что независим от существования субъекта, индивида. Вместе с тем он порождён людьми, он есть человеческое творение (К. Поппер. Логика и рост научного знания. М., 1983; Popper K., Eccles I. The Self and its Brain. Berlin, N.Y., 1977, p. 36 – 50).

В связи с этим встают три очень важных вопроса.

Первый. Объекты логики – объекты третьего мира. Их существование в этом статусе полностью результат нашей мыслительной деятельности. Но  поскольку они интерсубъективны, общезначимы для всех, они обсуждаются, проверяются, принимаются или отвергаются, то, следовательно, в создании объектов мира три, в отличие от объектов мира два, человек не свободен полностью. Он детерминирован в этой деятельности чем-то, что и делает их интерсубъектиными, общезначимыми для всех людей. Что предопределило автономность объектов мира три?

Для ответа на этот вопрос Поппер обратился к теории эволюции. Он уточнил свои положения в рамках созданной им концепции эволюционной эпистемологии. Специфически человеческая способность познавать, как и способность производить научное знание, являются, согласно Попперу, результатом естественного отбора. Обе способности тесно связаны с эволюцией специфически человеческого языка. Благодаря языку учёный может выводить свои теории из своего организма в качестве продукта деятельности своего мозга. Это даёт ему возможность смотреть на свою теорию со стороны как на объект, смотреть на неё критически. Все чисто логические отношения между высказываниями, включая отношение логического следования, говорит Поппер, суть отношения мира 3. Потому что они имеют место независимо от того, думает ли кто-нибудь о них, что они имеют место.

Но в таком случае напрашивается вывод о том, что логика и методология – это не изобретательство, не свободные игры разума, а открытие в языке как орудии интеллекта того, что в нём заложено эволюцией.

Зиновьев в отличие от Поппера не привязывает жёстко возникновение человеческого языка как знаковой системы, как инструмента, который выполняет дескриптивную и аргументативную функции к эволюции.  Его позиция в том, что в этом своём качестве человеческий язык является искусственно изобретённым аппаратом. Объекты, изучаемые логикой, являются результатом деятельности человека в том смысле, что они не даны в готовом виде ни в природе, ни в языке, люди создают их.

 

Второй вопрос. Содержит ли язык всё, чем пользуется человек в той деятельности, которую принято называть интеллектом, рациональным мышлением? Или в арсенале познавательной деятельности есть не языковые, не логические механизмы?

Однозначного ответа нет. Тут три подхода.

Первое, В арсенале познавательной деятельности человека нет ничего, кроме интеллекта, мышления. То, что принято называть интуицией, — это тоже вид логического мышления, связанный со способностью некоторых людей логически обрабатывать многообразие данных с огромной скоростью.

Второй подход:  мы пока очень мало знаем о мозге, его свойствах. Работы Роджера Пенроуза, связанные с попытками описания деятельности мозга в терминах квантовой механики,

Третья концепция – эксперименты по расширению сознания. Трансперсональные практики Востока. Шаманизм. Психоделики. ЛСД Книга С. Грофа «За пределами мозга». Обширная информация об исследованиях в этой области содержится в книге С. Грофа «За пределами мозга» (М., 1993).

Логический интеллект, основанная на нём наука – не единственный способ инструмент получения и переработки информации о внешнем мире, приспособления к нему. По-видимому, на каких-то очень ранних этапах становления Вселенной имелся иной способ поддержания информационной связи всего со всем. Такого мнения придерживался, в частности, известный физик Д. Бом (См. Джидду Кришнамурти «О самом важном (Беседы с Дэвидом Бомом». М., 1996). Сходные идеи высказывал К. Прибрам (См. его «Языки мозга», М., 1975).

 

Третий вопрос. Если интеллект как орудие познания – это то, чем вооружает нас логика, то не содержит ли она сама в себе нечто, что определяет её границы, пределы в познании мира?

Как правило, такие вопросы задаются в связи с теоремами К. Геделя о дедуктивной неполноте формализованным систем, основанных на логике предикатов второй ступени. Это самая мощная логическая система, разработанная Б. Расселом и А.Уайтхедом и использованная ими для формализации арифметики теории натуральных чисел. Свойство дедуктивной полноты.

Гёдель доказал дедуктивную неполноту достаточно богатых непротиворечивых формальных систем. В таких системах имеют место правильно построенные предложения, которые в рамках этих систем не могут быть ни доказаны, ни опровергнуты. Если формальная систем непротиворечива, то она неполна.

Поскольку в любом языке существуют истинные недоказуемые высказывания, то его вторая теорема утверждает: непротиворечивость непротиворечивой формальной системы не может быть доказана средствами, самой этой системы.

Теорема А. Тьюринга: невозможность построения системы алгоритмов, в рамках которой для любого правильного выражения можно решить задачу разрешимости данного выражения (задача остановки).

Вывод: принципиальная невозможность полной формализации научного знания в целом, если понимать под формализацией построение знания на основе дедуктивной логики. Однако формализация сама по себе не есть критерий подлинной научности. И теорема Гёделя, и теорема Тьюринга говорят лишь о том, что способность человека к познанию, пониманию невозможно свести к набору правил вычисления. В человеческом интеллекте есть нечто, что невозможно воспроизвести с помощью компьютера. Теоремы очертили пределы применения определённого типа интеллекта, но не познавательных способностей человека в целом.

Индуктивная логика. Методы Дж.Ст. Милля. Попытки представления её по образу и подобию вероятностных (стохастических) моделей – Рейхенбах, Карнап. Не получилось. Интерес к ним возродился в связи с попытками построения искусственного интеллекта. Выпускники философского факультета О.П. Кузнецов, В.К. Финн.

 

4. Описание и объяснение мира социальных явлений осуществляется, согласно Зиновьеву, с использованием той же логики, которая применяется в естественных науках, а построение теории той или иной области социального мира представляет собой логическую обработку знаний, на которые опирается данная теория.

Методология в его понимании – это работа интеллекта по чёткому фиксированию мыслительных познавательных структур, описанию их свойств, правил оперирования с ними. Тем самым методология выступает как расширенная логика, то есть как логика, дополненная методами, которые не успели трансформироваться в методы собственно логики, но в идеале должны претерпеть подобную трансформацию. Из этого вытекает, что, согласно Зиновьеву, логика есть предельное, в смысле достаточно развитое с точки зрения строгости и доказательной силы состояние методологии.

 

5. Изложу основные положения логико-методологической концепции социального познания, разработанной Зиновьевым.

5.1 Методология социального познания Зиновьева опирается на вполне определённые онтологические предпосылки, касающиеся природы объектов, с которыми имеет дело социальное познание. Зиновьев называет их социальными объектами. Это объединения людей и люди как члены таких объединений. Социальные объекты – объекты эмпирические, то есть видимые, наблюдаемые, данные в опыте. Они  возникают, исчезают, меняются и т.д.

В этом отношении Зиновьев близок к концепции природы общества, разработанной К. Марксом, и ещё ближе – к концепции Э. Дюркгейма. Французский социолог считал, что общество есть часть объективной реальности. Оно включено в общий порядок природы, имеет свои специфические законы, первично по отношению к составляющим его людям, а изучаемые социологией социальные факты независимы от человеческой воли. (См. Э. Дюркгейм «Социология. Её предмет, метод, предназначение». М., 1995).

В отличие от обоих названных мыслителей Зиновьев не ограничивается констатацией этих фактов. Он вводит понятие «человейник», которое позволяет эксплицировать, уточнить в смысле достижения большей степени логической строгости понятие «общества» (А.А. Зиновьев «На пути к сверхобществу». М., 2008, стр. 78 – 148).

Материал человейника образуют люди и всё то, что создаётся, используется ими в их жизни – орудия труда, жилища, одежда, технические сооружения и т.д. Словом, то, что принято называть материальной культурой. Социальные «атомы» человейника – люди.

Зиновьев даёт описание структуры социальной онтологии, лежащей в основе понятия «человейник». Она иерархическая, двухуровневая. Объекты первого уровня – социальные атомы, или люди. Объекты второго уровня – социальные объединения, или собственно человейники. Объекты первого уровня относятся к тому типа существования, которым обладают предметы мира 1 в смысле К. Поппера. То есть являются фактами, вещами, предметами физического мира. Человейники в рамках классификации К. Поппера правомерно отнести к миру 3, так как они представляют собой абстрактные объекты, образованные мыслительной деятельностью исследователя.

Зиновьев предостерегает от поиска некоего решающего фактора, который может объяснить все явления человейника. По его мнению, такого единого все определяющего и все объясняющего фактора не существует. В функционировании и развитии человейника принимают участие самые разнообразные факторы, все их учесть практически невозможно («На пути к сверхобществу», стр. 98, 99).

Думаю, что этот момент нуждается в уточнении. Нельзя не согласиться с тем, что организация, функционирование, эволюция человейника как сложной системы определяется множеством факторов, хотя их число, скорее всего, конечно и, наверное, в принципе и сами эти факторы, и их взаимодействие могут быть описаны. Вместе с тем исследования насекомых, образующих крупные массивы сообществ, — пчёл, муравьёв, — позволяют говорить о наличии у них сложнейших и высокоэффективных структур организации жизни. В этих сообществах имеет место разделение на управляющих и управляемых, наличии коммуникаций языкового типа, адаптивное обучение, способности к счёту (См., например, работы российских учёных Ж.И. Резниковой, Б.Я. Рябко на сайте //antclub/biblioteka). Вместе с тем ни муравьи, ни пчёлы не поднялись в ходе эволюции до уровня человейников и человека. Естественно, напрашивается гипотеза о существовании некоторого фактора или группы факторов, которые предопределили становление и развитие человейников.

Представляется, что найти ответ на этот вопрос только в рамках теории эволюции и генетики вряд ли возможно. Цепочка, ведущая к человеку, социальным формам его бытия и основанная только на биологических механизмах, не выстраивается. Более перспективным представляется, поиск, направленный на формирование концепции, предполагающей существование фактора, который, возникнув в процессе биологической эволюции, стал доминирующим в становлении человейника.

Главным претендентом на эту роль остаётся труд. По определению К. Маркса, это процесс, «в котором человек своей собственной деятельностью  опосредствует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой… Он приводит в движение принадлежащие его телу естественные силы: руки и ноги, голову и пальцы. Воздействуя посредством этого движения на внешнюю природу и изменяя её, он в то же время изменяет свою собственную природу» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. 2-е, т. 23, стр. 188 – 189).

Труд рождает и самого человека, и принципиальной иной по сравнению с животным миром способ его включения в окружающую среду. В процессе практики – предметной деятельности по активному освоению и преобразованию природных и социальных условий своего существования – человек создаёт новую реальность, коей является культура, «вторая природа» человека.

Но не следует недооценивать роль биологического начала в становлении и эволюции человека именно как человека. Этот его взгляд подтверждается данными генетики: в геноме человека примерно 95% генов унаследованы от обезъяноподобных предков, 60-70% унаследованы через этих предков от примитивных млекопитающих. Имеются ещё более древние гены.

Антропный принцип.

Концепция человейника Зиновьева, онтология человеческого бытия Зиновьева фактически базируется на этой посылке о доминирующей роли социальных факторов в становлении, организации, функционировании человейника. Во главу угла им ставятся описание и анализ этих факторов,

5.2 Логика и методология социального познания Зиновьева лежит в русле эпистемологического реализма. Это направление, с одной стороны, постулирует, что в познании субъект имеет дело с реальностью, существующей вне самого субъекта, а с другой, — признаёт «теоретическую нагруженность» любого познавательного акта, начиная с эмпирического опыта. Из чего следует: принятая познающим субъектом концептуальная схема, теория определяет, какие именно характеристики действительности он выбирает, считая их важными, релевантными.

В этом подходе находит подтверждение та выдвигаемая в современной эпистемологии идея, согласно которой в основе любого теоретического построения лежат некоторые образы реальности, описываемые данной теорией (См., например,  В. Вахштайн //www. russ.ru./pole/Kurakingeit/ 16.02.2010). Это не теоретические концепты, а именно образы, возникающие на основе эмпирического опыта. Они не отвечают в полной мере требованиям, предъявляемым логикой и методологией научного познания, в плане ясности содержания, строгости определения, точности референции с предметной областью и т.д. И вместе с тем это, по-видимому, неизбежная ступень познания, задающая направление дальнейшего его движения к уровню теоретического обобщения, концепта.

Ещё раньше на это обращал внимание Гуссерль, отмечая, что многочисленные дологические обоснования выступают фундаментом логических.

Во всяком случае, как отмечено выше, и на рациональном  уровне, в сфере интеллектуальной деятельности имеют место элементы познания нелогического характера. Такие неявно предполагаемые, имплицитно присутствующие в мысли образы объекта чаще всего выступают в виде метафор. Раньше учёных это заметили представители художественного творчества. В. Шкловский, деятель  объединения литературоведов и лингвистов ОПОЯЗ, существовавшего в двадцатые годы минувшего века, ввёл в своё время для характеристики соответствующего приёма литературного творчества термин «остранение». Речь шла о создании особого восприятия предмета, основного на разрушении стандартов восприятия, о формировании иной точки наблюдения и способа видения привычных объектов. Тем самым задаётся новый вектор интенции субъекта в их восприятии.

Очевидно, что-то сходное имеет место и в научном познании. Термин «человейник», с одной стороны, несёт на себя печать метафоры, задающей определённое ассоциативное поле. С другой стороны, он задал вектор интеллектуальной деятельности, логической обработки эмпирических данных, результатом которого стало формирование концептов, построенных из них положений, а также выводов, которые поддаются верификации. Верификации не прямой, а через цепочку положений, ведущих к эмпирически проверяемым утверждениям эволюционной биологии, таких когнитивных наук, как нейробиология, этология, психология, логика, теория познания.

5.3 По своим воззрениям Зиновьев эссенциалист, поскольку считает, что необходимые связи существуют, носят объективный характер, и научное познание позволяет открывать их. Собственно, научная теория как раз и представляет собой их фиксирование в виде исходных положений (аксиом, постулатов) или доказанных положений.

Для Зиновьева несомненно, что научное познание выявляет необходимые связи, присущие самой познаваемой реальности. Это либо физическая, либо социальная необходимость. Он чётко формулирует специфику последней: выражающие её законы суть законы сознательной и волевой деятельности людей, но при этом они не зависят от сознания и воли людей.

Противоречие содержания данной формулы только кажущееся, оно исчезает, как только мы проведём различие между отдельно взятыми действиями людей как эмпирических объектов и законами таких действий. Отдельно взятые социальные действия являются сознательно-волевыми действиями конкретных людей, но законы этих действий таковыми не являются.

Трактовка Зиновьевым социальных законов как особого вида объективных необходимых связей детерминистского типа роднит его марксизмом. Но сам Зиновьев не считал себя марксистом. За исключением кандидатской диссертации, положительных ссылок на труды К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина мы в его работах не найдём. Высоко оценивая марксизм как идеологию, он отказывал марксизму в подлинной научности, имея в виду, что сформулированные в рамках марксизма теоретические построения  не отвечают критериям научности, и прежде всего – требованиям логики науки. В частности, для него как социального мыслителя была неприемлема редукция исторического развития, социального устройства к технологическому и экономическому детерминизму. Развёрнутая критика этой и некоторых других сторон марксизма дана им в работе «Идеология партии будущего» (Москва, 2003).

5.4 Один из сложнейших, постоянно обсуждаемых вопросов методологии социального познания, которому уделено внимание и в работах Зиновьева, –  объективность социального познания.

Существенно иная в этом вопросе позиция Зиновьева. Социальное познание, его результаты могут быть объективными, считает он, в том смысле, что они оцениваются в терминах «истина» или «ложь», которые в свою очередь трактуются Зиновьевы так, как это сложилось в классическом западноевропейском рационализме. То есть как описание и объяснение предметов, явлений такими, какими они существуют сами по себе, независимо от интересов, ценностно-целевых установок, симпатий и антипатий исследователя.

Достижение объективности в социальном познании Зиновьев обосновывает следующим образом. Он считает, что в совокупности многообразных социальных позиций (ролей), задающих траекторию поведения индивида в человейнике, есть такая позиция, которая предопределяет сторонне-объективный взгляд на социальную реальность. Это позиция аутсайдера, человека, который сознательно «очистил» своё сознание от доминирующих ценностей, господствующих целевых установок, отказался от жизни по правилам, навязываемым обществом. Это то, что в «Зияющих высотах» Зиновьев охарактеризовал как не участие в борьбе. Иными словами, объективность в социальном познании требует занятия определённой этической позиции.

Такая установка есть кардинальный разрыв с установками, доминирующими в современной философии и методологии в науке, которые акцентированы на инструменты познания и познавательные процедуры. Этика в этих установках отсутствует.

Зиновьев отмечает также, что сама общественная жизнь содержит моменты, которые требуют объективных знаний. В результате чего производство истинных знаний об обществе выступает как условие самосохранения общества. Естественно, в ходе познавательной работы наряду с истинными знаниями производится огромное количество ложных знаний. Но важно то, что истинные социальные знания тоже производятся.

Необходимый фактор обеспечения объективности социального  знания и социального познания – применение интеллектуальных инструментов, отвечающих требованиям логики. Всё, что «работает» в этом плане в естественных науках, может быть применено и в науках социальных.

5.5 Зиновьев придаёт большое значение устранению того, что в XVII столетии Ф. Бэкон называл «идолами», искажающими познание. Основных «идолов» социального познания, согласно Зиновьеву, два: смешение идеологии и социальной теории; нарочитая тенденциозность, субъективизм в социальных науках, за которыми стоит, как правило, политическая установка, политический заказ.

Идеологическое мышление по самой своей сути пристрастно. Оно либо нелогическое, либо маскируется под логическое, не являясь им. В этом плане идеологическое мышление, согласно Зиновьеву, есть антипод научного мышления. Вместе с тем Зиновьев полагает, что избавиться от идеологии человечество не в состоянии. Можно записывать в конституции отсутствие в стране обязательной для всех государственной идеологии, однако в действительности в любом обществе существует идеосфера, предназначение которой – создание и поддержание своего рода духовного, ментального поля, в сфере влияния которого вынуждены жить все члены общества на всех ступенях социальной иерархии от рождения до смерти. Это нужно, необходимо, полагает Зиновьев, потому что без идеосферы вообще невозможно устойчивое объединение больших масс людей. Они должны быть духовно организованы таким образом, чтобы примерно одинаково воспринимать бытие и соблюдать определённые нормы поведения. Идеология навязывается людям извне и принудительно в качестве условия самосохранения человейников.

Если идеология из жизни общества неустранима, то она влияет на духовную атмосферу в обществе в целом, в том числе – на атмосферу в научном сообществе. Это значит, что идеологический компонент становится в принципе неустранимым компонентом создания, развития, применения любой социальной теории. И тогда более адекватной представляется изложенная выше позиция Поппера. Он, напомню, предлагает учёным не пытаться избавиться от ценностей, а выбрать те, которые ему импонируют, придерживаться их. Но при этом постоянно помнить, что они не единственно возможные, не истина в последней инстанции и потому должны, как и сами социальные теории, подвергаться критике.

Вместе с тем жизнь и творчество Зиновьева говорят в пользу его акцента на этическую позицию учёного – создателя социальной теории. По-видимому, нахождение «над схваткой» в социальном познании в принципе достижимо. Вместе с тем неясно: занятие такой позиции доступно многим или же для этого нужно родиться с определёнными личностными качествами?

5.6 Социологические теории высокого уровня общности, считает Зиновьев, могут и должны строиться по образу эмпирических наук. Превращение совокупности данных опыта в теорию есть работа по их систематизации в соответствии с правилами логики. Общая социальная теория есть теория социальных объединений, выстроенная в соответствии с правилами логики, или логическая социология.

Зиновьев не имел в виду обязательное выстраивание социального знания в форме гипотетико-дедуктивной модели, ставя целью иметь «на выходе» высоко формализованную социальную теорию. Он в полной мере отдавал себе отчёт в том, что это в принципе недостижимо. Речь идёт о проведении всех интеллектуальных операций в рамках социального познания и социального знания в соответствии с правилами логики и методологии науки.

Примером может служить его концепция логических терминов. К ним он относит базовые понятия как естественных, так и социальных наук. Например, предмет, признак, событие, организация, порядок, движение, изменение, качество, количество, прогресс, регресс, эволюция, развитие, реформа, революция, пространство, время, закон, причина, простое, сложное и т.д. Эти общие термины употребляются с весьма неясным смыслом,  а не как научные термины. В лучшем случае они используются как термины той или иной конкретной науки. Социальные науки нуждаются в экспликации этих терминов в строгом соответствии с правилами логики.  Сам Зиновьев начал эту работу применительно к тем областям, которыми он занимался, оставил образцы того, как это следует делать.

 

6   А.А. Зиновьев неоднократно заявлял, что логика никогда не интересовала его сама по себе. Он обратился к ней с целью выработки эффективных инструментов познания обществ, понимания законов, по которым оно развивается. Самую большую проблему современного мира он видел в снижении интереса и способности людей, человечества к пониманию мира, его эволюции, своего места в этом процессе, его последствий.

И до него предпринимались попытки взглянуть на проблему понимания с позиций логики. Однако логической теории понимания по разным причинам создать не удалось. Её создание стало целью научной деятельности А.А. Зиновьева. Квинтэссенцией его результатов в этой области – книга «Фактор понимания». Очевидно, начать следует с дефиниций базовых терминов. Прежде всего, с дефиниции термина «понимание».

В философии, логике значение термина «понимание» определяется следующим образом: постижение смысла вербальной или иной знаковой структуры, равно как и предмета, явления, процесса. В психологии понимание определяется как психологическое состояние, которое сопровождается чувством уверенности в точности восприятия или интерпретации какого-либо речевого сообщения, свойства, явления, факта.

Предлагаемые дефиниции есть, в сущности, тавтологии, поскольку в них определяемое неявно присутствует в определяющей части. В самом деле, если нас попросят определить значение термина «смысл», через который определяется термин «понимание», мы скажем, что это, что мы понимаем. То же самое с термином «интерпретация»: определяя его, мы скажем, что это наделение смыслом некоторого знака, комбинации знаков, предметов, придание им «понимаемости». Термин «постижение» — тоже, в сущности, синоним термина «понимания».

Поэтому в рамках естественного языка, равно как и языков философии, психологии, точнее было бы говорить не о дефиниции термина «понимание» (разумея под дефиницией определение, отвечающее требованиям логики), а о его пояснении, о лексическом значении, в котором этот термин употребляется в текстах определённого типа (философских, психологических). Такие не строгие определения в логике называются контекстуальными. Нам придётся удовлетвориться контекстуальным определением термина «понимание».

В прошлом веке попытку дать ответ на вопрос о сути понимания предприняли представители двух философских школ: герменевтики и логического позитивизма.

Согласно Г. Гадамеру, понимание всегда есть применение подлежащего пониманию (истолкованию) текста к той ситуации, в которой находится толкователь (интерпретатор). Из этого следует, что не существует единственно верного понимания, оно всегда множественно, так как это понимание детерминируется субъективностью того, кто понимает, и объективной ситуацией, в которой осуществляется толкование. Философское значение герменевтического опыта, согласно Гадамеру, заключается в том, что в нём открывается истина, недостижимая для научного познания.

Существенно иной взгляд на проблему понимания в логическом позитивизме  (Р. Карнап, М. Шлик, Ф. Франк,  К. Гемпель, Э. Нагель, Г. Рейхенбах и др.). В его истории можно выделить три следующих во времени подхода к проблеме объяснения. Их общая черта – сведение понимания к объяснению: понять – значит объяснить. Некоторое утверждение А, подлежащее объяснению, считалось объяснённым, если удавалось найти такое множество законов М и такую совокупность граничных условий Г, при которых из М и Г при помощи правил логики Л можно было получить утверждение А. Имеется в виду логическая система дедуктивного типа. Это так называемая дедуктивно-номологическая модель объяснения.

Была предложена также индуктивно-вероятностная модель объяснения. Его объектом является индивидуальное событие С. Граничные условия образует множество других событий или состояний С1,…,Сm. Роль охватывающего закона, «соединяющего» или «связывающего» граничные условия с объектом объяснения, выполняет вероятностная гипотеза: если имеются С1,…Сm, то весьма вероятно, что произойдет С.

Для индуктивно-вероятностного объяснения характерно допущение возможности того, что С не появится. Тем самым возникает потребность в дополнительном объяснении: почему в данном случае С появилось или почему С не появилось? Но индуктивно-вероятностное объяснение ничего не говорит о необходимости или невозможности. Поэтому можно сказать, что индуктивно-вероятностная модель представляет собой лишь специальный случай своеобразного использования исчисления вероятностей в целях предсказания, но не объяснения. Правильнее говорить, что индуктивно-вероятностная модель не объясняет что-то, а оправдывает определенные ожидания и предсказания. Классическим изложением обеих моделей объяснения считаются работы К. Гемпеля «Роль общих законов в истории» (1942) и его же совместно с П. Оппенгеймом статья «Исследования по логике объяснения», опубликованная в 1948 году.

Однако и этот подход, при всей его привлекательности, подвергся убедительной критике, поскольку практика построения научных объяснений значительно богаче этой схемы. Критики позитивизма указывали, что практически любое объяснение, будь то каузальное, телеологическое или какое-то другое, способствует пониманию предметов. Однако в слове «понимание» содержится психологический оттенок, которого нет в слове «объяснение». Понимание целей и намерений другого человека, значения знака или символа, смысла социального института или религиозного ритуала – не то же самое, что объяснение, которое трактуется как подведение единичного события под общий закон.

Источником сомнений в универсальности позитивистской концепции объяснения в её обоих вариантах (дедуктивном и индуктивном) явилась также история. С точки зрения логического позитивизма, в исторических объяснениях отсутствуют полные формулировки общих законов главным образом потому, что законы эти слишком сложны, а наше знание их недостаточно точно. Объяснения историков являются эллиптическими, то есть неполными, неявно предполагающими нечто, что нуждается в проверке. По мнению К. Поппера, причина отсутствия формулировки общих законов в исторических объяснениях заключается в том, что эти законы слишком тривиальны и поэтому не заслуживают явного упоминания. Мы знаем эти законы и неявно считаем их несомненными.

Изложенная критика привела в 1970-е – 1980-е годы к формированию третьего подхода к проблеме объяснения (Х. Патнэм, П. Фейерабенд, отчасти Ш. Лакатос). Его суть в попытке введения принципа историзма в объяснение, то есть включение в эту процедуру истории науки и культурного контекста, идеи парадигмы.

Может ли в принципе теория понимания быть построенной как определённый раздел логики? А.А. Зиновьев считал, что может, и связывал её построение с развитием созданной им комплексной логики, поскольку она обеспечивает постижение истины средствами логического интеллекта, рационального познания. А именно знание истины и есть, согласно Зиновьеву, понимание.

Почему именно комплексная логика? Потому, что она представляет собой систему правил, не зависящих от конкретных предметных областей, к которым они применяются.

Вместе с тем есть основания полагать, что А.А Зиновьев не считал, что понимание – вопрос логики и только логики. Внимательное изучение его трудов не оставляет сомнения в том, что он ясно видел специфику социального познания, его «обременённость» присутствием в нём целей, ценностей, идеалов. И с этих позиций понимание — это не только истинное знание реального положения дел, но ещё и отношение к данному положению, задаваемое вполне конкретными, определёнными критериями, выбранными самим человеком. Такими критериями могут служить как разделяемые им политические, экономические, социальные, нравственные, культурные ценности, так и общественный идеал, то есть представление о желательном устройстве  общества.

 

• Зиновьев выделяет две составляющие глобализации.

Первая составляющая: объективный процесс расширения и углубления связей между государствами, странами, народами, различными сферами жизни общества. Как он лаконично сформулировал это в одном из своих выступлений, то, что происходит сейчас в человечестве, нужно рассматривать с точки зрения объединения человечества в единое целое. Устанавливается мировой порядок, когда в каждой точке, в каждом регионе планеты отражаются общемировые процессы. Сами объективные законы организации больших масс людей детерминируют движение стран, народов навстречу друг другу. В этом смысле глобализация – закономерное явление, противиться ей бессмысленно.

Вторая составляющая глобализации: она представляет собой инструмент экспансии Запада, понимаемого как определённая система устройства общества (западнизм) на весь мир. Экспансия политическая, экономическая, социальная, культурная. В этом плане глобализация, по мнению Зиновьева, выступает как мировая война нового типа. Именно война, поскольку Запад стремится направить глобализацию в русло, обеспечивающее ему господствующие позиции в мире.

Украинский учёный Н.И. Бухтеев в своём исследовании «Методологические аспекты изучения глобализации» (//Zinoviev.org/chteniea/globalizaciya/) выделяет два методологических уровня исследования глобализации: теоретический и эмпирический. В моей работе основное внимание направлено на соотнесение концепции глобализации Зиновьева посредством его методологии с реальностями. Поэтому его следует отнести, скорее, к исследованию эмпирического уровня.

При всей её многомерности, сложности глобализация есть процесс, развёртывающийся в рамках мирового сообщества, которое может быть представлено в виде объединения, организации большого числа человейников. Учитывая масштабы глобализации, её глубину, правомерно утверждать, что современный мир представляет собой человейник человейников.

Являет ли собой современный мир сформировавшееся сверхобщество или говорить об этом преждевременно – вопрос, который нуждается в дополнительном изучении. Для нашего исследования важнее другое: то, что согласно теории человейника, любая достаточно сложная социальная целостность, общность есть организация иерархического типа. Любое другое её устройство сделало бы данную организацию нежизнеспособной. Это, считает Зиновьев, универсальный закон существования, устойчивого функционирования любого многочисленного социума. Следовательно, формирующееся в ходе глобализации сверхобщество будет представлять собой не горизонтальную сетевую структуру, о которых так любят писать и говорить, а вертикаль с отношениями господства и подчинения, лидерства, управляемых и управляющих. Равенства, справедливости, благоденствия для всех стран и народов глобализация с собой не несёт.

Ход мирового развития подтверждает это. Глобализация протекает как управляемый процесс, обеспечивающий сохранение доминирования – политического, экономического, социального – для Запада, входящих в него государств. Недавнее исследование распределения мирового богатства на протяжении «нулевых», проведенное банком Credit Suisse, подтвердило это: богатые становятся богаче, бедные беднее. Почти две трети мирового богатства (62%) приходится на страны Европы и Северной Америки. На страны АТР без Индии и Китая приходится 23%. Доля Африки, где живёт порядка 1 млрд. человек, — 1% мировых богатств, доля Индии с примерно таким же количеством жителей – 2% мировых богатств.

Вместе с тем есть признаки того, что в мире происходят изменения, которые заставляют усомниться в гарантированном лидерстве Запада, понимаемого в данном случае как совокупность стран, которые являются базой западнизма и тесно связаны между собой политически, социально, экономически. В рамках глобализации рождаются, формируются новые центры силы. Это в первую очередь страны Азиатско-Тихоокеанского региона. В 1950 году на их долю приходилось 4%, в 1995 году – 25%, сейчас – 57% мирового ВВП, 55% мировых инвестиций. Быстро развиваются Бразилия, Индия, ЮАР.

Однако это не отменяет того, что глобализация есть процесс, управляемый Западом и в интересах Запада. Потому что новые лидеры – это государства, вставшие на путь модернизации западнистского типа, и их развитие существенно зависит от государств, образующих ядро Запада. Наконец, происходящие изменения не смягчают, не устраняют неравенства стран, они лишь меняют его конкретную конфигурацию.

Таким образом, концепция глобализации Зиновьева подтверждается практикой мирового развития и, следовательно, сохраняет всё своё теоретическое и методологическое значение. Ничего более эффективного в интеллектуальном арсенале современного мира нет.

В этой ситуации позиция России выглядит двойственной. С одной стороны экономика нашей страны давно стала неотъемлемой частью мировой экономики. Степень интеграции России в мировое хозяйство еще более усилилась с вступлением страны во Всемирную торговую организацию. С другой стороны, Российское государство, его руководители значительно активизировали в последние годы работу, направленную на усиление интеграционных процессов на постсоветском пространстве. Сформированы Таможенный союз, Евразийский экономический союз, приближающийся по уровню политической и экономической интеграции Европейскому Союзу.

Если вдуматься, по сути это попытка формирования стратегии и реализующей её политики, альтернативной глобализации. Не в смысле изоляции от неё, это невозможно, а в смысле создания механизмов, обеспечивающих возможность получения как можно большей выгоды в рамках мировой глобализации, осуществляемой по рецептам Запада. С этой целью создаются все региональные интеграционные объединения: ЕС, АТЭС и т.д. Вопрос в том, насколько реально осуществление такого проекта на пространстве бывшего СССР.

Точный ответ даст только время. Но риски видны уже сейчас. Главный риск здесь, как представляется, связан с очень большим разрывом в величине экономик трёх стран. Что в свою очередь сопряжено с тем, что неоспоримое экономическое лидерство России может привести к её практическому абсолютному доминированию и в политике, в получении социально-экономических выгод в рамках названных интеграционных объединений.

В самом деле, доля ВВП России в совокупном ВВП государств СНГ – 72%. Другой фактор риска – структура российского экспорта. Доля в нём продукции машиностроения, оборудования, высоких технологий снизилась с 2000 года с 31% до 20%. В то же время доля стран ЕС в импорте стран СНГ за то же время выросла в 6 раз, Китая – в 30 раз. Причём в первую очередь за счёт увеличения поставки продукции высокой степени обработки, передовых технологий.

Если государства постсоветского пространства заинтересованы в использовании интеграционных процессов в качестве инструмента модернизации технологической, экономической, социальной, то им придётся в решении этой задачи делать ставку на совместные усилия, что потребует немало времени, или же прибегнуть к возможностям зарубежных государств. И в том, и в другом случае у России опять-таки преимущественные позиции.

Интеграция действительно равноправная, интеграция равно выгодная всем её участникам не получится, как и предсказывает концепция Зиновьева. Речь может идти только о формировании оптимального варианта интеграции, а не об очередном проекте общественного устройства, обеспечивающего благоденствие всех стран народов, участвующих в интеграционном проекте. Такого в принципе быть не может. Целью эффективной политики интеграции может быть только выстраивание такой её модели, которая обеспечивает реально достижимый баланс интересов. Очень важно, чтобы политики, государственные деятели в полной мере отдавали себе в этом отчёт, а не рождали в обществе завышенных ожиданий.

Хотя глобализация обусловлена объективно, её динамика зависит от наличия силы, которая не только заинтересована в глобализации, но и способна активно двигать вперёд. Способность Запада и далее быть такой силой, направляя глобализацию в западнистское русло, ослабевает. Динамика глобализации ослабевает. С другой стороны, набирающие силу страны, в частности, Китай, ряд других государств АТР, Бразилия, ЮАР, альтернативный проект глобализации пока не выдвигают.

 

8. Ряд экспертов связывает преодоление кризисных явлений со становлением шестого технологического уклада. По их мнению, его контуры будут заметны к 2020 году, а в стадию зрелости он войдёт в 2040-е годы. Но не захлестнёт ли до тех пор человечество нарастающий в мире хаос? Не говоря уже о том, что для ряда стран вступление мира в шестой технологический уклад сопряжено с риском окончательного технологического отставания.

Россия в этом числе. По оценке академика РАН Е. Каблова, в производительных силах нашей страны доля нынешнего, пятого технологического уклада всего 10%, доля четвёртого – порядка 60%, остальное – третий технологический уклад. Для сравнения, в производительных силах США пятого технологического уклада свыше 60%, доля четвёртого технологического уклада – 20%, доля шестого уклада – 5% (журнал «Наука и жизнь», 2010, № 4). .

Вряд ли нашей стране удастся шагнуть из третьего и четвёртого уклада сразу в шестой. Следовательно, нужно в отпущенное до 2040-х годов время ликвидировать нынешнее технологическое отставание и создать задел для вхождения в шестой уклад. В рамках сложившейся в нашей стране общественной системы, которую Зиновьев охарактеризовал как постсоветизм, такой прогресс представляется маловероятным. Шанс на сохранение России в ряду передовых государств даёт лишь реальное, а не вербальное реформирование этого общественного устройства. Только после этого, если реформы окажутся адекватными историческим особенностям и современным реалиям страны, отечественная экономика может стать восприимчивой к новейшим технологиям.

Кризис обострил отмеченное Зиновьевым противоречие, присутствующее в  западнизме, — противоречие между интересами Запада с большой буквы, то есть ведущими западными государствами, стоящими за ними транснациональными компаниями, с одной стороны, и национальными интересами стран, втянутых в глобализацию – с другой. Налицо тенденция усиления давления Запада на остальные страны по всем основным направлениям их жизнедеятельности:  налоговую политику государств и корпораций, рынки труда и системы социальной защиты, на системы образования и поддержки государством инноваций и промышленности. В результате правительства и центральные банки этих стран вынуждены были переложить на общество экономические потери от кризиса, хотя основные выгоды от предшествующего экономического роста были достоянием не общества, а частных интересов, крупнейших компаний. Большинство государств не в состоянии поддерживать соответствие потребления и производства, поскольку не могут в прежнем объеме использовать кредитные механизмы для поддержки государственного либо индивидуального потребления. На смену политике стимулирования потребления пришла политика строгой экономии, что поставило ряд государств на грань острого социального и политического конфликта. Государства не могут разрешить свои проблемы, действуя в одиночку, но и коллективные действия не делают их сильнее.

 

9. Дают ли нынешние кризисные явления в мире основания для вывода о кризисе капитализма как основы, на которой зиждется западнизм? Мнения политиков, государственных деятелей, учёных по этому вопросу расходятся. На мой взгляд, сейчас трудно дать в полной мере доказательный ответ на этот вопрос. Хотя основания для утвердительного ответа имеются: мировые финансовые институты явно не эффективны, хорошо обоснованных рецептов выхода из депрессии нет, дефицит бюджета США, Японии, Греции, Испании огромен, мир в состоянии близком к самой настоящей панике.

С гораздо большей степенью доказательности можно говорить о кризисе неолиберальной модели капитализма, воплощением которой является западнизм. Источник нынешнего глобального экономического кризиса кроется в глубинной сути американского неолиберального капитализма с его принципом laissez faire (невмешательства), считает Г. Колодко, один из авторов польских реформ, бывший министра финансов Польши (www.centrasia.ru/newsA.php, февраль 2009). В социально-ориентированных странах такой кризис попросту не мог зародиться.

Он выделяет следующие черты неолиберализма, приведшие к кризису.

Во-первых, неолиберализм серьезно переоценивает силу, цели и пользу индивидуализма. Эта идеология безосновательно поддерживает жадность, поднимая этот порок до уровня экономически обоснованной добродетели. Индивидуализм отрицает важность социальной сплоченности. На место человека в центр экономической активности ставятся деньги. Неолиберализм практически все переводит в денежный эквивалент.

Во-вторых, неолиберализм делает врагом общества номер один государство с его регулирующими полномочиями. Неолиберализм виртуозно использует СМИ и экспертов для манипулирования общественным мнением. В умах он утверждает идею «маленького» (читай: слабого) государства, не вмешивающегося в спонтанные рыночные процессы. Однако не стоит забывать, что только синергия невидимой руки рынка и видимых регуляций государства способна обеспечить длительное успешное развитие. Ценности неолиберализма отвергают эту синергию, главным образом из-за того, что неолиберализм служит в первую очередь группам особых интересов. Чтобы улучшить финансовое положение элит за счет большинства населения, неолиберализм использует политиков и лозунги вроде либерализма и демократии, частной собственности и предпринимательства, конкуренции и экономической свободы. Однако поддержка этих идей ради общественного блага и использование их на пользу меньшинства за счет большинства — это совершенно разные вещи.

В-третьих, неолиберальная политика склонна путать цели и средства. Целью экономической политики является устойчивое долгосрочное развитие. Оно должно быть не только экономическим, но и социальным, и экологическим. Низкая инфляция, сбалансированный бюджет, приватизация, фиксированный или плавающий обменный курс, низкие налоги — только лишь инструменты и механизмы политики. Экономическая стратегия не должна быть поставлена в зависимость от индексов, которые только иллюстрируют феномены и процессы, происходящие в экономике.

В-четвёртых, нынешний экономический и финансовый кризис — всего лишь верхушка айсберга. Проблемы начались с серии финансовых кризисов, теперь же кризис распространяется на социальную сферу жизни, откуда медленно переходит в сферу политическую. Однако назвать это общим кризисом капитализма нельзя. Капитализм имеет особые способности к адаптации, что было неоднократно доказано в прошлом. Есть только один рациональный путь продвижения вперед: отход от ориентации экономики на индексы роста ВВП. Новая парадигма экономического развития должна опираться на междисциплинарные, нетрадиционные подходы, концентрирующиеся на положении человека.

Я так подробно воспроизвёл положения Г. Колодко, поскольку их отличает чёткость формулировок, стоящая за ними высокая компетентность, соединяющая большие теоретические знания с опытом практической государственной работы, взвешенность в оценках. Это одно. Второе, что побудило к изложению этой позиции, заключается в их созвучности идеям А.А. Зиновьева. С той лишь разницей, что им они были высказаны, обоснованы задолго до глобального кризиса, разразившегося в 2008 году, в работах «Запад» (1995), «На пути к сверхобществу» (2000), «Фактор понимания» (2006).

1. Очевидно, что нынешний кризис западнизма – не последний, поскольку причины его глубинные, коренятся в самой природе западнизма, его законах. «Отменить» кризисы можно, только «отменив» западнизм, то есть отказавшись от неолиберализма как его основы.

Готов ли к этому господствующий класс Запада? Судя по тому, каким образом западные государства пытаются преодолеть кризис, пока не готовы. Однако первый «звоночек» прозвучал: победа на президентских выборах в США Б. Обамы показывает, что немалая часть населения страны связывает преодоление трудностей с повышением роли государства в регулировании экономики и движением в сторону социального государства.

Можно ли в принципе уйти от западнизма, не жертвуя капитализмом? А.А. Зиновьев считал, что невозможно, на смену западнизму может прийти только общество коммунистического типа. Или же развитие человечества будет идти по пути, который завершится его всеобщим оглуплением, духовной деградацией. Такое впечатление, что историческая развилка, где второй раз в истории, после Октября 1917 года,  людям предстоит сделать выбор, приближается. На этот раз, учитывая высочайшую степень глобализации общества, проблема выбора будет стоять перед всем человечеством. Революционное преобразование мира, если оно произойдет, действительно произойдёт в перманентном режиме, как и предсказывал в своё время К. Маркс. Но пока выбор человечества не предопределён.