Доклад Тимофея Сергейцева на Зиновьевских чтениях «Русская трагедия и русская мечта» 27.10.2014
Тимофей Сергейцев, философ, методолог, член Зиновьевского клуба МИА «Россия сегодня»
Русская трагедия как основной механизм мировой истории 20-го века (или Русский урок истории)
Основной целью доклада являются Тематизация и постановка проблемы.
В течение всего двадцатого века западная философская пропаганда утверждала, что в результате победы большевиков Россия выпала из истории. И теперь она должна в нее вернуться, но очень многие народы ее обогнали и она обречена догонять их сотни лет, что ставит под сомнение вообще осмысленность ее существования как целого. Мы и в девятнадцатом веке страшно отставали, а тут еще и почти сто лет шли не туда.
Это не просто неверно — это утверждение неверно с точностью до обратного. Россия в двадцатом веке не просто оставалась участницей мировых исторических процессов. Россия в двадцатом веке стала эпицентром, основным плацдармом и сборочным цехом единого глобального мирового исторического процесса. Поскольку именно в России история впервые окончательно стала предметом искусственного отношения. И поэтому именно благодаря России исторический процесс окончательно стал глобальным, универсальным, единым, тотальным (всеобщим). Именно Россия в двадцатом столетии собрала в себе все основные тенденции европейской цивилизации нового времени, весь кризис Запада, как он был виден уже на рубеже 19-го и 20-го веков наиболее прозорливым мыслителям, начиная с Маркса, далее к Ницше и Шпенглеру.
Фактически эта роль России в мировом историческом процессе выразилась в двух мировых войнах, причем вторая война также имела своим непосредственным эпицентром Россию. В ходе этих войн рухнул классический империализм как конкуренция государств и достиг своего максимума кризис государства как цивилизационного института, под практическим сомнением оказалось само его существование.
Эта роль выразилась в стремительном переходе от буржуазной революции как прямого продолжения общеевропейского революционного процесса к социалистической контрреволюции и учреждению социалистической практики как основного мирового тренда в попытке системного воспроизводства и развития государства.
Эта роль выразилась в стремительной смене веры в Бога светской верой человекобожия, сопровождаемой соответствующей религиозной войной. Именно мы знаем последствия как стремительного развертывания власти светской религии, так и ее крушения, что еще ожидает те народы, которые сегодня поклоняются идолам всеобщей демократии.
Эта роль выразилась в остановке и разгроме самого масштабного расистского проекта когда-либо запускавшегося британским (англо-саксонским) расизмом — а именно, германского нацизма.
Эта роль выразилась в замыкании контура власти научного мышления в единое целое. Если «низ» социальной структуры был трансформирован промышленной экономикой, которая родилась из фундаментальных научных открытий — и это происходило особенно интенсивно, в форме «промышленной революции» в девятнадцатом веке и начале двадцатого, то «верх» социальной структуры был трансформирован научным мышлением именно в веке двадцатом, вместе с появлением рабочих научных представлений о социуме, открывших возможности социальной инженерии и давших в руки власти инструмент влияния, воздействия и управления, не имеющий ничего общего с классическим государством.
Русская трагедия является таковой, поскольку Россия действительно взяла на начало 20-го века максимальные целевые установки европейской цивилизации Нового Времени и довела их до максимально возможной реализации, стремясь к западной утопии светской веры как к реально достижимой цели. Теперь мы стоим по ту сторону этого предельного перехода. По ту сторону европейской цивилизационной мечты. Эта роль не является лидерской — поскольку за нами никто пока не пойдет. Нас посто еще никто не в состоянии понять. Однако в обозримом будущем, когда другие народы переживут катастрофу крушения исторического рывка к утопии, катастрофу гибели социальной религии (а она недолговечна), мы возможно и окажемся в лидерской позиции. Если выживем.
Еще раз хочу подчеркнуть: в Век мировой войны Россия выступает как главный протагонист этого процесса. Россия — не территория какого-то там «эксперимента», а главная организованность мирового процесса, эпицентр. В этом пункте мы имеем окончательное решение вопроса о так называемой «русской идее», которую мы якобы утратили, и теперь якобы должны разыскивать днем с огнем на манер Диогена. Вместо воображаемой «идеи» мы имеем реальную судьбу.
Дело в том, что ни один из заявленных в 20-м веке современных процессов: мировая война, падение государства как основы цивилизации, социалистическая контрреволюция, развертывание светской религии, расистское идеологическое обоснование власти и оформление замкнутого контура действительной власти научного мышления — ни один из этих процессов не завершен и прошел лишь свои первые кризисные стадии.
Мировая война продвинулась от горячей войны империй к холодной войне сверхвласти на уничтожение конкретных государств, цивилизаций и целых народов.
Государство не просто открыто превращается в инструмент общества и сверх-власти. Уже не теоретически, а практически ставится вопрос о его полном исчезновении. Тем самым завершается, но еще не завершен главный социальный процесс Нового Времени.
Продолжается восхождение власти, основанной на научном знании о социальных процессах. Замыкание истории Нового Времени от промышленной революции, основанной на науках о природе, к социальной революции, основанной на науках о социуме, переходит теперь от революции к социальному управлению.
Продолжается восхождение светской веры и религиозная война за утопии. Мечта о коммунизме, который должен был быть построен к 1980-му году сменяется движением к утопическому финалу всеобщей, тотальной демократии, принадлежащему к тому же родовому корню, что и коммунизм.
Продолжается кризис научного мышления. Научное мышление само по себе не может обеспечить практического подхода к миру, к его целостности. Наука порождает лишь атомизированные представления о многочисленных предметах, лишь условно, механическими объединенных в так называемую «научную картину мира». Именно из сочинения вариантов так называемого «научного мировоззрения» рождаются идеологии, утопии, светская вера, призванные компенсировать практическую несостоятельность науки в отношении мировой целостности. В то же время претензия на власть, которую обслуживает научный подход, стремится именно к мировому господству.
Параллельно, начиная со второй половины 20-го века начинается торможение научного откровения, сокращение массы фундаментальных открытий. Рождается пост-индустриальный миф, призванный объяснить и компенсировать торможение индустриальной революции хозяйства. Рождается гигантское несоответствие между экономикой, как всей совокупностью монетизированных общественных отношений и собственно хозяйственной деятельностью. Деньги из инструмента управления хозяйством становятся одним из инструментов управления обществом.
Формируется сверх-власть, основанная на социальном управлении людьми, идущая вне и помимо государства. Субъект этой сверх-власти реализуется как сверх-общество. Для этого люди должны быть де-индивидуализированы и лишены собственного индивидуального сознания и поведения, их сознание и поведение должны быть переданы большим обобществленным системам деятельности (мысле-деятельности), специально созданным с этой целью. В частности это означает, что вся предшествующая историческая работа классического государства по индивидуализации человека вплоть до появления личности (индивидуального мышления) должна быть отвергнута, а ее результаты — уничтожены.
Мы остаемся в эпицентре, на пересечении всех этих процессов. Русская судьба — быть носителем универсальной истории — полностью снимает необходимость каких либо умствований на тему «кто мы, откуда и куда идем». Речь стоит о выживании в этих процессах при неизбежности их прохождения и проживания.
Как следствие такого исторического положения России, Русская мысль также оказалась в эпицентре истории. Перед глазами русских мыслителей уже после победы в горячей фазе мировой войны оказалась Реализация марксизма и стала как необходимой, так и возможной рефлексия результатов этой реализации. Русский пост-марксизм развивался как пост-научный анализ организованного и искусственно направляемого исторического процесса. Работа шла на актуальном материале. Германия оказалась спарринг-партнером России по такой истории. Поэтому Русско-немецкая школа стала неизбежным будущим мировой философии в условиях Заката англо-саксонской философской мысли.
Первым шагом новой русской философии (можно считать ее третьей русской философией после православной и собственно марксистской) стал Анализ метода Маркса как способ преодоления самой марксистской абстракции. Метод восхождения от абстрактного к конкретному, открытый (на материале Маркса), а потом и реализованный Зиновьевым в собственных логикой-социологических исследованиях, вел от полит-экономии марксизма к эмпирической (логической) социологии сверх-власти и сверх-общества как конструированию из любых доступных (хотя бы эмпирически), а не только политической и экономической действительностей.
Метод Зиновьева заключался в конструировании системы сложного знания об органическом целом. Важным его моментом стало преодоление диалектики как логической утопии и рассмотрение противоречия как логической ситуации, требующей развития системы конкретного знания.
Маркс абстрагировал общество (политику как жизнь общества) в экономической действительности. Экономика как первая абстракция представлялась верным первым шагом, поскольку промышленная революция, современная Марксу, действительно на какое-то время оформила и «вывернула через себя» весь исторический процесс. Однако экономическая абстракция общества (политики, истории) сама по себе не могла и не может выявить ведущей роли научного мышления в истории Нового Времени, хотя и постоянно твердит о ней. Роль науки заслонена капиталом. Экономическое как превращенное (абстрагированное) представление отказывает в собственной сущности явлению власти, в то время как именно власть является наиболее глубинным общественным отношением. Отсутствие сущностного представления о власти (а значит — и о социуме) в учении Маркса не позволяет понять современный капитализм в условиях кризиса промышленной экономики, кризиса научного мышления. Власть у Маркса — всего лишь функция классовой борьбы. Классы растут из промышленного базиса, но вот почему один правит, а другой — подчиняется? Этого нельзя понять, не понимая роли субъекта научного мышления в истории Нового Времени.
Московский логический кружок, а также выросший из него Московский методологический кружок (МЛК-ММК), Зиновьев и его ученик Георгий Щедровицкий и их последователи разработали: сам метод восхождения от абстрактного к конкретному, который впоследствии стал рассматриваться как метод синтеза знаний, а также категории, логику и методологию системного (т.е. пост-научного) мышления.
Системный подход является необходимым условием распространения искусственного отношения на исторический процесс — чего требовал Маркс и что констатирует Зиновьев как уже начавшуюся практику европейской цивилизации при переходе к 21-му столетию. Такая возможность — искусственного отношения к историческому процессу — принципиально находится за пределами причинно-целевого подхода. Логические типы предельных абстракций, выработанных МЛК-ММК, образуют так называемую «вторую категорию системы», включающую не просто логические действительности целого, частей и связей, но специфические действительности процессов, материала, структуры, связей, морфологии (организованностей материала).
Сверх-власть может быть понята только как системный эффект — как и власть вообще. Сверх-власть разворачивается в обществе деятельности и мысле-деятельности. Проблема государства как мировая проблема (она же — проблема права) может быть поставлена и решена только в этом контексте. И уклониться от этой работы России и русским не удастся.
