Владимир Лепехин: Россия и русские — «экзистенциальные угрозы» мировому Злу

Владимир Лепехин

РИА Новости, 05.08.2016

В Европе разворачивается дискуссия на тему «Является ли Россия экзистенциальной угрозой для Запада?».

В минувший вторник глава МИД Венгрии Петер Сийярто в интервью порталу Index.hu заявил следующее: «на данный момент я не считаю реалистичным предположение о том, что Россия может атаковать какую-либо страну НАТО… Я не думаю, что Россия представляет для нас экзистенциальную угрозу». (http://ria.ru/world/20160802/1473403394.html)

И эти слова идут вразрез с жесткой общеевропейской установкой бояться Россию и ненавидеть её как «главное мировое зло» – вопреки всякой логике.

Экзистенциализм как предтеча «европейских ценностей»

Западные интеллектуалы уверены, что именно европейцы изобрели не только огонь и колесо, но и экзистенциализм, а потому лучше, чем кто-либо, понимают его содержание.

Полагаю, что ещё Уильям Шекспир сформулировал основной вопрос экзистенциальной философии – «быть или не быть?», Сёрен Кьеркегор стал родоначальником соответствующей философской парадигмы, для которой Карл Ясперс изобрел термин «existentia» (от латинского – «существование»), а вот саму проблему человеческого бытия во всей её многогранности и противоречивости первым поднял на непревзойденную экзистенциальную высоту русский писатель Федор Достоевский.

Но не будем спорить о первенстве. В конечном счете, как отдельное и особое направление в философии экзистенциализм действительно оформился в Европе – сначала в Германии, а затем во Франции.

Вопрос, однако, в том, что дала европейскому обществу «философия существования» помимо склонности к тотальным и часто беспредметным фрустрациям? Высокие гуманистические идеалы? Нравственный катарсис? Вряд ли. Возможно, я не прав, но с моей точки зрения, экзистенциализм, будучи реакцией на рационализм немецкой классической философии и неубедительность христианской теологии, предвосхитил нигилизм (Ницше, Хайдеггер), а затем модерн и даже фашизм, став своего рода основанием для персонализма и гуманистического декаданса. И именно из него – больше, чем из какой-либо иной западной философии, растут корни того, что мы наблюдаем сегодня в Европе в виде «европейских ценностей».

Экзистенциальная философия, при всем множестве подходов ее приверженцев к осмыслению проблемы бытия человека сводится, в конечном счете, к трем базовым постулатам.

Во-первых, к постулату необходимости преодоления рациональных приоритетов в жизни индивида посредством выхода в пространство метафизики и сюрреализма, во-вторых, к тезису об императиве духовно-психического бытия человека, в котором доминирует состояние страдания, и, в-третьих, к идее «свободы воли», согласно которой жизнь не имеет смысла, весь смысл – в борьбе.

Собственно говоря, рассуждениями о сущности «свободы воли» и её формах и пределах в западно-европейском экзистенциализме всё, как правило, начинается и заканчивается.

Ни один из представителей (насколько мне известно) этого направления в философии не дал миру концепта позитивного социального идеала. Ни один из них не возжелал начать поиск образа планетарного будущего за пределами индивидуального и буржуазного самосознания. И ни один, даже мой любимый Сартр, не приблизился к тому беспощадному анализу феномена бесовства и вообще – греха, какой проделал Достоевский. (Жесткая постановка вопроса – «либо ты с Богом в душе, либо ты – не человек» – вообще не свойственна европейским интеллектуалам).

Представители европейского экзистенциализма, уйдя в тотальное отчуждение и инфантильные грезы асоциальных одиночек, сосредоточившись на иррационально-эмоциональных (чувственных) аспектах бытия, по факту отдали западный мир на откуп своим как бы антиподам – политикам, чиновникам и торговцам, не склонным к рефлексии.

И подобная интеллектуально-нравственная немощь наблюдается в мире, где одни люди (в основном, люди Запада, в том числе – приверженцы экзистенциальной философии) вольно или невольно ЕЖЕДНЕВНО и без всякого сострадания убивают тысячи других людей, упрекая убиваемых и унижаемых ими индивидов в недостатке «чувственности» и «чувствительности».

Генералы НАТО как «новые экзистенциалисты»

Собственно говоря, а кто сегодня заговорил о России, как об «экзистенциальном зле»? Кто судьи?

Напомню, что в июне с.г. бывший главнокомандующий НАТО в Европе генерал Филип Бридлав опубликовал в журнале Foreign Affairs некое эссе, в котором утверждает, что «Россия представляет собой непреходящую экзистенциальную угрозу для Соединенных Штатов, их союзников и международного порядка». (http://ria.ru/world/20160627/1452742863.html)

Лично я уверен, что Бридлав не только не писал этого эссе (где эссе и где Бридлав?), но, в принципе, вряд ли понимает само значение вновь модного сегодня на Западе слова «экзистенциализм».

Похоже, что термин этот вытащен из сундука западно-европейской философии исключительно для того, чтобы использовать его в разного рода изощренно-абстрактных претензиях к России.

«Мы, цивилизованная и утонченная Европа обвиняем варварскую и бесчувственную Россию в недостатке экзистенциальных свобод» – вот как звучит эта претензия на языке европейских квазиинтеллектуалов.

А вот еще один «философ», глава МИД Польши Витольд Ващиковский и вовсе открыл нам новое значение понятие «экзистенциализм».

Выступая на конференции по безопасности в Братиславе в апреле с.г. этот «новый экзистенциалист» щегольнул следующим утверждением: «Угрозы бывают экзистенциальные и неэкзистенциальные. Деятельность русских – угроза, само собой, экзистенциальная, поскольку они могут уничтожать целые страны. Неэкзистенциальные угрозы – это террористы или, к примеру, массовый наплыв мигрантов». (http://izvestia.ru/news/610244)

Между тем, в связи с сочинением Бридлава и вообще – с теми лицемерными речами о «российской угрозе» (чем изобиловал, в частности, недавний саммит НАТО в Варшаве), (http://ria.ru/analytics/20160711/1463796523.html) возникает закономерный вопрос: с чего это вдруг об экзистенциальной угрозе заговорили в основном натовские генералы и отдельные, не самые умные западные чиновники, а не, скажем, представители интеллектуального цеха?

Ответ кроется в характерных чертах западной политики – называть черное белым и наоборот. Хотя «беспокойство», выражаемое натовскими генералами (то есть реальными и потенциальными убийцами сотен тысяч людей в Ираке, Ливии, Сирии, Йемене, Афганистане, на Украине и проч.) в связи с ростом «экзистенциальной угрозы» со стороны России, это уже не просто лицемерие и абсурд. Это изощренное издевательство над философией, здравым смыслом и человечеством как таковым.

Сторона, опробовавшая на людях ядерное оружие и понастроившая концлагерей, обвиняет в угрозе своему существованию тех, для кого и создавались эти лагеря.

Сторона, уничтожающая женщин и детей на Донбассе, упрекает защитников этих женщин и детей в том, что они – «экзистенциальная угроза» для Запада. Не считая, кстати, экзистенциальным злом созданную на Ближнем Востоке при поддержке Запада новую индустрию уничтожения людей самыми изуверскими способами.

Где она – подлинная экзистенция?

По большому счету, к подлинно экзистенциальным следует отнести проблемы, касающиеся трех основных аспектов существования человека – его физической жизни, духовного бытия и жизни в социуме, прежде всего, в семье. Именно эти стороны жизни индивида связаны с его самосознанием (что отличает человека от животных) и с такими базовыми инстинктами, как инстинкт самосохранения и размножения.

В современном западном, благополучном и все более развращенном обществе вопросы, связанные с физической и духовной сторонами бытия человека утратили экзистенциальный смысл. Инстинкт же размножения, за десятки тысяч лет существования человеческого общества принявший форму стремления индивидов к любви и семейному счастью, подменен здесь проблемой сексуальной свободы.

С кем спать – в этом, в сущности, и заключается основная экзистенция современного западного общества. Вот и вся «свобода воли» нынешних европейцев, мутировавших в моральных пигмеев.

Важнейшие проблемы, осознаваемые западными интеллектуалами как экзистенциальные, это выбор полового партнера и как бы понимающее отношение к «Другому», на чем, собственно, и зиждется вся западная «толерантность», предполагающая определенный код поведения, но не подразумевающая реального сострадания.

Россия, в которой, как уверен западный обыватель, нет свободы выбора полового партнера, суть пространство экзистенциального ужаса. (http://ria.ru/analytics/20160317/1391628897.html)

Объяснить же, что этот «ужас» не сравним, например, с ужасом, испытываемым ребенком, которому отрезают голову в Сирии, или же беременной женщины, которую сжигают заживо в Одессе, невозможно – сие находится за пределами квазиморали разного рода вашиковских.

Современный еврочеловек не считает экзистенциальной проблемой чужие страдания. На них он готов ответить разве что карикатурой от Шарли Эбдо и закреплением за собой эксклюзивного права на убийство. (http://ria.ru/analytics/20160725/1472795433.html) Его заботят лишь свои собственные потребности и личный комфорт.

Между тем, за пределами сытого Запада миллиарды людей по-прежнему озабочены физическим выживанием и защитой своих близких. А посему главным экзистенциальным вопросом остается вопрос о жизни и смерти человека, и значит – о праве каждого на достойную жизнь.

Россия ставит этот вопрос ребром – и потому объявлена Западом «экзистенциальной угрозой».

Душа вечна, мошна конечна

В России тоже хватает тех, кто ключевой проблемой современного человека считает не право на достойную жизнь, но «свободу воли» или, по меньшей мере, «свободу выбора». (К примеру, недавно один высокопоставленный прозападный чудак посчитал профессию учителя (с её низкими зарплатами) проблемой «личного выбора» тех, кто приходит в школы с целью воспитания и образования детей). (http://ura.ru/news/1052257358)

Хватает в РФ и тех, кто не понимает, что воссоединение России и Крыма – это не вопрос «свободы воли» для каких-то российских политиков, но важнейшая экзистенциальная проблема для двух с лишним миллионов жителей полуострова…

И все же Россия, как государство-цивилизация, ищет выход из трагедии конечности жизни человека и его «одиночества» в пространстве поиска социального идеала, например, в справедливом устройстве общества, как базовом условии снижения уровня психического и эмоционального напряжения большинства населения планеты. Европейские же интеллектуалы (не все, но всё большее большинство) предлагают преодолеть «одиночество» индивидов резким увеличением объема виртуальных (по сути, суррогатных) коммуникаций, а трагедию конечности жизни – расширением возможностей замены отслуживших своё человеческих органов и легитимацией права человека на эвтаназию.

Подлинно русские живут в пространстве Ноосферы и Космоса, в котором каждая жизнь священна, эвтаназия неприемлема, а реинкарнация мыслится исключительно как возможность переселения человеческих душ в тела собственных детей.

Западное большинство, увы, не верит в реинкарнации, все больше сомневается в естестве родительской любви и уже не ждет Христа-Спасителя, все больше сосредотачиваясь на поиске вечной жизни для «избранных», готовых платить любые деньги за вырываемые из тел «варваров» сердца.

Подлинная чувственность и истинное сострадание имеются только там, где живут души; там, где властвует мошна, их нет.

С учетом сказанного Россия действительно представляет собой сугубо экзистенциальную (то есть не военную, но ментально-ценностную) угрозу современному Западу – как реальному и глобальному экзистенциональному Злу.