В словарях, энциклопедиях и других изданиях справочного и биографического характера статьи об Александре Александровиче Зиновьеве начинаются c характеристики его как одного из крупнейших философов, логиков, методологов второй половины XX – начала XXI века. И это абсолютная правда. И в то же время мыслитель по праву считается создателем такой принципиально новой формы осмысления действительности как социологический роман, социологическая повесть, представляющие собой синтез интеллектуального и художественного творчества.
И сами эти произведения, и время показали: создание нового инструмента постижения мира стало огромным шагом вперёд, даже подлинным прорывом и в науке, и в литературе, в искусстве в целом. Ибо благодаря социологическому роману стало возможным вслух, внятно и доказательно говорить о таких общественных вещах, явлениях, которые прежде ускользали как от науки, так и от искусства.
Речь, прежде всего, об открывшейся способности увидеть само познающее мышление как полифонический процесс. То есть не сводить его к логическим схемам, методологическим приёмам, спекулятивному оперированию с понятиями и высказываниями, а взглянуть на социальное познание как на когнитивную полифонию. Как на многоголосие, в котором свои равнозначимые партии имеют интеллектуалы и простые люди, выверенные истины и заблуждения, иллюзии, ошибки, закономерности и случайности, правила и исключения, большая политика и повседневная жизнь.
Социологические романы Зиновьева демонстрируют плодотворность такого подхода. Он и только он позволяет преодолевать опасность упрощающей схематизации, открывает перспективу видения жизни общества во всей её противоречивой полноте. А именно: и как объективный процесс, протекающий по определённым законам; и как арену столкновений мнений, идей, действий миллионов людей, что привносит в этот процесс случайность, турбулентность, а порой абсурд и хаос. Стала крылатой фраза, вложенная Гёте в уста Фауста: «Теория, мой друг, суха, но зеленеет жизни древо». Социологический роман для Зиновьева – способ заставить «зазеленеть» теорию, идеологию, связав её с реальностью.
Когда Александр Зиновьев с семьёй уже третий год находился в вынужденной эмиграции в Западной Германии, пережив за это время два покушения на его телесную жизнь, появился ещё один сценарий «убить» автора всемирного бестселлера «Зияющие высоты», но убить духовно и морально, предъявив ему обвинение якобы в плагиате другого романа, одна из копий рукописи которого при пересылке через несколько каналов из СССР оказалась в руках советских спецслужб. Удар был рассчитан умело, подло, изуверски, в надежде разрушить безупречную репутацию Александра Зиновьева и убить в нём несгибаемую волю человека, прошедшего все круги рукотворного ада. Адвокату писателя, нашему другу Клаусу фон Шираху, некий аноним предложил выплатить огромную сумму денег в обмен на сфабрикованное обвинение, согласно которому Зиновьев якобы переписал роман «Жёлтый дом», заимствовав содержание у т.н. истца из Болгарии (?). Мгновенная реакция Александра Александровича, предложившего его швейцарскому издателю Владимиру Димитриевичу в срочном порядке, на опережение, нарушить продуманный список последовательной подготовки к изданию и именно в срочном порядке издать «Жёлтый дом». Это единственно верное решение оказалось спасительным для репутации автора с мировым именем от грязной инсинуации со стороны спецслужб.
Вот так, в 1980 году стремительной кометой в литературный мир ворвался третий роман русского писателя Александра Зиновьева. Книга была также в срочном порядке переведена на французский, итальянский, немецкий, английский и другие европейские языки. Успех был ошеломительный.
«Жёлтый дом», настоящий литературный шедевр в творчестве Александра Зиновьева, — третий в ряду его социологических романов. Но если первому социологическому роману Зиновьева «Зияющие высоты» посвящены сотни комментариев, откликов, исследований, то «Жёлтый дом» на Родине был явно обойдён вниманием. Среди отечественных публикаций нам не удалось найти по сути ни одной, содержащей обстоятельный анализ «Жёлтого дома». То, что откликов не было в течение первых примерно десяти лет с момента выхода книги, можно понять – в СССР она была под запретом, и мало кому удалось прочитать её. Но чем объяснить такое молчание в последующие три десятилетия?
Возможно, одна из причин кроется в том, что какой-то частью читателей роман воспринимался как сатира на советскую интеллигенцию, подвизавшуюся на поприще общественных и гуманитарных наук. И в том числе – на соответствующие академические институты, включая Институт философии Академии наук СССР, в котором Зиновьев трудился с середины 1950-х годов до его увольнения в связи с выходом в 1976 году за рубежом «Зияющих высот». Несомненно, по-своему институтская сюжетная линия в книге присутствует, прототипы ряда её персонажей без труда узнаваемы современниками. Не вызывает сомнений также и то, что Зиновьев умел быть ироничным, саркастичным, даже язвительным. И сатирическое начало в «Жёлтом доме», безусловно, присутствует, от чего многим его бывшим коллегам было явно не по себе, когда, судорожно перелистывая страницы романа, они вдруг обнаруживали себя, до обиды узнаваемых, среди героев.
Но вот что следует обязательно иметь в виду. Полемичность, сокрушение идейных противников посредством оружия сатиры, иронии, гротеска никогда не были для писателя Зиновьева самоцелью, а только одним из средств выявления истины, анализа проблем, которые он считал ключевыми. И «Жёлтый дом» в этом смысле не исключение.
Таких проблемных, ключевых направлений в книге три: власть и интеллигенция; индивид и коллектив, общество; идеология и наука. Специфика «Жёлтого дома» в том, что он представляет собой погружение в каждую из этих проблем и раздумья о них. В романе задействовано огромное количество персонажей, каждый из них – представитель определённого социального слоя, выразитель точки зрения, отличной от остальных. Главный герой, обозначенный аббревиатурой МНС (младший научный сотрудник без ученой степени и ученого звания) вряд ли может отождествляться с автором книги, выразителем его позиции. Скорее, он – обладатель подлинно научного метода исследования, воплощение искреннего стремления к истине, познанию социальной реальности во всей её объективной сложности и диалектической противоречивости. Книга не содержит каких-либо категорических выводов, окончательных, жёстко сформулированных позиций автора по каждому из поставленных в ней вопросов.
Это в полной мере касается и отношения Зиновьева к советской интеллигенции. Оно, это отношение, с годами менялось, уточнялось и усиливалось. Но оно никогда не было её третированием или же просто высмеиванием… И писатель был далёк от того, чтобы видеть в ней жертву советского строя. Он считал её порождением этого строя, одной из опор советского режима, и уж точно она не являлась жертвой режима, как думала про себя немалая часть «страдающей» советской интеллигенции с «фигой в кармане». Очень многие её представители были обуреваемы Западом, верили в тот его образ, который сами же себе и сформировали. Когда Зиновьев приступил к работе над «Жёлтым домом», до перестройки и последующего распада Советского Союза оставалось ещё свыше десяти лет. Но уже тогда одним из лейтмотивов книги была констатация того факта, что советская интеллигенция, вернее, та её часть, которая претендовала на роль интеллектуальной элиты страны, оказалась неспособной понять: западная модель не адекватна истории, реалиям России, менталитету российского народа. Зиновьев это сознавал, вкладывая эти мысли в уста МНС.
«Жёлтый дом» примечателен ещё и тем, что в нём Зиновьев нанёс удар по высокомерию и снобизму советской гуманитарной интеллигенции. В первую очередь тех её представителей, которые, фактически занимаясь сервильно-интеллектуальным обслуживанием руководства партии и государства, вместе с тем одновременно подавали себя в качестве носителей некоего сакрального знания, высоких духовных ценностей и «как бы расстрелянных», по выражению автора. В «Жёлтом доме» это развенчивание выполнено, что называется, мастерски, по максимуму.
Роман завершается в сущности грустным выводом о том, что не только начальству, но и советскому обществу в целом не требуются ни истинная картина положения дел, ни люди, способные её создать. Герой романа представляет собой особый, яркий тип личности, которого Зиновьев называет индивидуалистом. МНС, пишет автор, был способен создать выдающийся идеологический текст, который не могут создать десятки тысяч идеологических работников совместно. Но индивидуалист играет свою положительную роль так, что становится опасным для нормальной жизни общества. Он самим фактом своего существования дает понять людям, что им за потерю их «я» заплатили слишком мало, что они на самом деле отреклись от него не во имя возвышенного «мы», а во имя корыстных интересов таких же ничтожеств, как и они сами. Выполнение же индивидуалистом упомянутых видов деятельности создаёт угрозу его возвышения над прочими смертными не по законам данного общества, а вопреки им, что создает соблазнительные образцы. Он есть угроза порчи самого вещества общества, то есть человеческого материала, образующего это общество.
В наши дни это стихийное неприятие «умников» большинством общества обрело устрашающе огромные масштабы, стало одной из самых больших угроз для человечества — угрозой его массового оглупления. «Колоссальный рост интеллектуального могущества человечества, — писал А.А. Зиновьев в своей последней книге, по сути в научном завещании «Фактор понимания», — имел неизбежным следствием ещё более грандиозное помутнение умов, снижение общего интеллектуального уровня человечества, тотальное оглупление, выдаваемое за колоссальный прогресс познания». Западный тоталитаризм будет ничем не лучше побеждённого советского. Люди становятся элементами системы, в которой всё меньше индивидуальной свободы, ничем не скованного творчества и собственно человеческих смыслов…
Есть ли возможность преодоления этой угрозы? Есть, полагал Зиновьев. Для этого люди должны знать не только обстоятельства своей личной жизни и своего ближайшего окружения, но и понимать свою общую для всего человечества судьбу. Размышления индивидуалиста помогут яснее видеть, что надо сделать для того, чтобы избежать глобального помутнения умов.
Ещё раз подчеркиваю, пафос «Жёлтого дома» — не в сатирическом изображении гуманитарных институтов, научной и художественной интеллигенции. Разумеется, и тогда в Институте философии, и в стране были настоящие, думающие люди, стремившиеся к истине, а не к наградам; были и выдающиеся деятели культуры. Часть из них и поныне в строю. Но речь в романе не о них. Всё-таки «Жёлтый дом» — роман, который писался с целью разобраться в проблемах, особенно волновавших тогда профессиональное философское сообщество. Впрочем, нельзя сказать, что они полностью утратили свою актуальность. Роль гуманитарной интеллигенции, включая деятелей культуры, её взаимоотношения с властью стоят достаточно остро и сегодня. И в этом плане «Жёлтый дом» — книга, которая и сорок лет спустя читается так, будто написана сегодня.
Мне посчастливилось работать в Институте философии АН того времени, и я с полным основанием могу подтвердить, что Александру Александровичу удалось передать атмосферу этого чрезвычайно творческого и, вместе с тем, жёстко цензурируемого учреждения. Я – непосредственный свидетель тех событий, которые отображены в романе «Жёлтый дом», и всех последовавших перипетий, в том числе трагедии изгнания моего мужа вместе со мной и 7-летней Полиной из СССР в незабываемом 1978 году.
Сегодня можно заметить в чём-то аналогичные, в чём-то принципиально иные события и процессы в российской философской среде. Впрочем, то, что наблюдается в отечественной философии — это сюжет для нового романа, который, надеюсь, когда-нибудь напишет кто-то из учеников Александра Александровича Зиновьева и его друзей и последователей, объединившихся в неформальное содружество ЗИНОВЕЙНИК, являющееся по-своему Академией Зиновьева.
Более того, я убеждена, что со временем, преодолев конъюнктурную междоусобицу, мелкие терзания и борьбу за передел необъятного пространства отечественной философской мысли, Институт философии с запоздалой благодарностью наконец-то осознает, что трудами мыслителя и бескомпромиссной позицией писателя Александра Зиновьева ему, бессмертному академическому Институту философии, будет гарантировано достойное место в советской и российской истории и литературе.
Ольга Зиновьева,
хранитель литературного и научного наследия Александра Зиновьева, руководитель Международного научно-образовательного центра имени А.А.Зиновьева, философский ф-т МГУ имени М.В.Ломоносова; директор Биографического института Александра Зиновьева; президент Межрегионального центра науки и культуры «ЗИНОВЬЕВ- ЦЕНТР»; сопредседатель Зиновьевского клуба Международного информационного агентства (МИА) «Россия сегодня»
