Агентство СЗК, 29 апреля 2020 года
Эльвира Баландина, кандидат философских наук, член Зиновьевского клуба МИА «Россия сегодня»
Как редкая птица долетит до середины Днепра, так и редкий социальный философ и социолог от Платона до наших дней пренебрежет в своих размышлениях темой власти. По преимуществу размышления будут касаться политической и/или государственной власти.
В чем суть власти?
Власть – одно из соблазнительных, но в то же время чрезвычайно опасных явлений в любом виде социальных организмов. Все стороны жизни так ли, иначе ли связаны с властью, зависят от нее. Публичные механизмы властных и управленческих отношений в исторических и современных обществах как будто доступны даже самому простому наблюдению, но чаще служат для прикрытия истинной сущности власти, способам ее осуществления. Властные структуры постоянно, часто не без основания, подозреваются в наличии неких скрытых целей, достижение которых связывается единственно с сохранением status quo. В свое время Гегель утверждал, что государственная власть не ставит себе главной цели — заботиться о благе народа. Единственное, о чем она печется – о благе самого государства. Если государственные интересы в какой-то степени совпадают с интересами населения, то население может радоваться, что живет в демократическом или социальном государстве. Если же приходится выбирать между сохранением власти и интересами населения, государство выберет сохранение себя. Такова истина. Разговоры о поддержании народности, демократии, о социальном государстве как сути власти – идеологическая шелуха, предназначенная для сокрытия этой истины.
Эту мысль высказывал и защищал Александр Зиновьев. Во-первых, защищал самой своей жизнью, в течение которой он упорно уклонялся или прямо отказывался от встраивания в иерархическую лестницу власти, даже участия в ней, не будучи при этом «философским анархистом» или политическим диссидентом. Участие во власти как и обычный в советское время социальный активизм были ему чужды поначалу почти на уровне инстинктивного нежелания подчинять кого-то своей воле, затем уклонение от власти стало принципиальной жизненной позицией. Может быть, это исключительно личное дело отдельного человека? Но особенность крупного философа состоит в том, что обстоятельства его жизне- и мыследеятельности независимо от его воли становятся предметом размышлений и действий многих других людей.
Для Зиновьева было важно, что «неучастие» позволяло максимально объективно, незаинтересованно, научно подойти к феномену власти. Его довольно часто упрекали в смене политических позиций. Как же?! – вот он критикует советскую систему, а вот уже критикует политического оппонента этой системы – западный капиталистический строй. Конъюнктурщик! Политический хамелеон! Беспринципная личность! — раздавались и раздаются голоса «справа» и «слева», голоса «патриотов — консерваторов» и «либералов — западников». Подобная, довольно поверхностная точка зрения характерна для идеологического сознания, где политическая оценка предшествует научному анализу, тем более сделанному диалектически мыслящим ученым. Зиновьев принадлежит к редкому типу людей, диалектическим мышлением обладающих в полной мере. Для диалектического стиля мысли важно находиться одновременно вне и внутри предмета исследования – Зиновьев и внутри власти, постоянно имея дело с иерархическими структурами, взаимодействуя с ними, и в то же время вне их – на обочине, сознательно изолируя себя от активного участия в отношениях людей власти. Позиция частью включенного, частью отстраненного зрителя позволяла ему наблюдать не только внешнюю сторону власти, но и ее закулисную жизнь, внутренние механизмы общества «во всех, — как он говорит, — существенных его аспектах и на всех уровнях социальной иерархии». Добавим, что такая позиция позволяла свободно перемещаться по социальной лестнице, выстраивая собственную траекторию движения в соответствии с практически выработанными правилами и принципами, которые позволяли одновременно быть членом общества и отчаянным индивидуалистом.
Отщепенство Зиновьева
Как нельзя лучше, подобная позиция отражается в краткой формуле, выражающей жизненное кредо философа: «Я сам себе государство». Многие люди вслед за Зиновьевым могли бы сказать о себе такое, но немногие способны действовать и жить в соответствии с этой формулой. Чаще либо «государство», и человек встраивается в одну или несколько иерархических структур, либо «Я», и человек утверждает личное право на личную жизнь и личное мнение во что бы то ни стало. Естественно-диалектическое соединение общего и индивидуального дается очень немногим, а если все-таки дается, то рождает нечто особенное, то, что Зиновьев называл отщепенством.
Вопреки расхожему оценочному представлению об отщепенстве, это понятие не несет у Зиновьева негативных коннотаций. Отщепенцы есть в любом обществе, общество не только борется с отщепенцами, но и с необходимостью производит их для поддержания собственной стабильности и баланса между социально общим и частным. Справедливо и обратное: общество не только производит отщепенцев, но также обрушивает на них гнев, ненависть и силу власти. Такова социальная диалектика отношений власти и так называемой «несистемной оппозиции». На самом деле любая оппозиция системна, она производится системой и в некотором отношении обслуживает систему. Если оппозиционерам-отщепенцам доводится получить властные полномочия, они начинают строить свою иерархическую лестницу, в деталях или целиком похожую на отброшенную. Для отщепенца наилучшее положение – не бороться за власть, оставаться отщепенцем и активным наблюдателем. Такое положение не исключает, а предполагает особую социальную активность, которая может реализовываться в исследовательской практике. Исследователь должен быть тесно связан с предметом исследования и в то же время дистанцирован от него. Так социальный отщепенец советского времени чувствовал и жил в соответствии с духом интеллектуального аристократизма, характерного для части интеллигенции. Для Зиновьева это была уже практическая диалектика.
В своих размышлениях о власти философ выделяет два типа власти, встречающихся повсеместно и имевших место в СССР: народовластие и административную систему.
«Человеческий фактор» и «диктатура закона»
Он предлагает понимать народовластие как некоторую управленческую схему, не оценивая ее как хорошую или плохую. Это тип власти, характерный для обществ переходного периода, когда прежняя система власти разрушена, а новая еще не создана. «Народовластие» отличает повышенная роль властных личностей, их харизма, решение социально-экономических проблем волюнтаристскими методами, личная ответственность лидеров, необходимость сплоченной небольшой и мобильной «команды» в управлении, спаянной общими целями, общей идеологией, личными связями. В кризисных ситуациях народовластие достаточно эффективно, если не раздираемо изнутри амбициями и противоречиями членов «команды». В советское время народовластие доминировало до конца сталинского периода. Ностальгия «по Сталину» вызвана как раз ностальгией по народовластию, по «народному лидеру», способному лично принимать решения, исполнять их, нести полную ответственность за свою команду. Как правило, население активно поддерживает народовластие и помогает ему. Самая распространенная форма сотрудничества со «своей» властью: доносительство и разоблачительство. При соответствующей организации власть получает возможность контролировать большую часть населения при помощи того же населения. Такова была система власти на протяжении нескольких десятилетий.
Но параллельно с народовластием в стране постепенно формировался и вызревал противоположный тип власти – административная система. Здесь роль личности ничтожна, зато роль социальных функций людей, норм, правил, законов повышается многократно. Страной может руководить глубокий маразматик, смертельно больной человек, актер, клоун, вообще деклассированная личность… неважно. Он только элемент системы. Вся иерархия власти строится как набор исполнительских функций, освященных царящим над всем Законом. Личные решения невозможны, личная ответственность возможна только перед вышестоящими ступенями административной лестницы. Такую абсолютно безличную бюрократическую власть многократно описывали антиутопии.
Реальная власть складывается из элементов народовластия и бюрократизма, более или менее сбалансированных (часто менее, чем более). Чего всегда не хватает, так это осознанного отношения к балансу элементов. «Человеческий фактор» влечет к народовластию, «диктатура закона» — к администрированию. Промежуточным вариантом становится административно-командная система. Вроде бы диктатура законов, принятых установлений, правил, норм, но законы нарушаются указами, декретами, вводимыми временными мерами по распоряжению властей в соответствии с их компетенцией, не говоря уже о прямых нарушениях закона в пользу «понятий» или «справедливости». Народ чаще всего нейтрально или негативно относится к административной системе власти, усматривая в ней начало обесчеловеченное, пытаясь найти лазейки в формально, безлично, бездушно регламентированной среде, хотя в некоторой степени эта система более удобна свой предсказуемостью.
САМО-властие Зиновьева
Обе системы власти нуждаются в идеологическом обосновании и в необходимости манипулировать массами. Народовластие значительно чаще достигает успеха в этом деле: это сильно идеологизированный тип власти. Идеологические комплексы встроены в сознание масс практически изначально, что позволяет сравнительно легко заставить общество жить так, как намечено руководством во главе с вождем. Не столь важно, какая именно идеология главенствует в обществе: коммунистическая, религиозная, демократическая, она должна быть простой, понятной, нацеленной в светлое будущее, будь то райская жизнь в загробном царстве или идеальный во всех отношениях земной общественный строй. Система народовластия имеет способность мобилизовать в короткий срок огромные массы людей – в этом ее сила. Единственная опасность – сомнение в абсолютной правоте действий властей и их идеологическом обосновании. Рано или поздно такие сомнения появляются, репрессивные меры перестают быть эффективными, усложняющаяся общественная жизнь требует более профессионального и рационального управления. Уходят вожди, приходят чиновники-администраторы.
Идеологически обеспечить административную систему значительно сложнее. Чисто теоретически ей не нужна идеология, но только чисто теоретически. На практике идеология существует здесь либо как рудимент «народовластных времен», либо как искусственный продукт, созданный профессионалами-идеологами для поддержки власти. Создание идеологии – дело, в общем, для профессионала несложное, но вот внедрить ее в массы, то есть создать идеологию, адекватную условиям жизни, которая могла бы встроиться в общественное сознание, стать естественным элементом индивидуального сознания, значительно сложнее, несмотря на мощное в этом направлении воздействие медиа-средств.
Идеологическое обеспечение власти эволюционирует от авторитета лидеров-вождей к диктатуре безличного Закона и далее к всевластию медиа. Медиа контролируют и направляют сегодня все стороны общественного сознания, воздействуют на сознание индивидуальное, превращая мир в подобие сцены, а деятельность людей в спектакли. Власть медиа значительно усложняет задачу выработки самостоятельного мышления, но еще недостаточна для полной и абсолютной перестройки идеологической составляющей сознания, в которой заинтересованы властные структуры.
Современное состояние общества и власти в постсоветской России представляет собой сложный гибрид «народовластия» и административной системы. Запутанность функционирования обеих систем, непроясненность их взаимодействий чрезвычайно актуализируют вопрос о роли личности в истории. Не в смысле роли великой личности, а роли личного начала в жизни каждого человека. Зиновьев этот вопрос ставит и решает так: ты не можешь изменить реальное общество, но тебе по силам измениться самому, проложить только свой, осознанный путь в этом обществе. Это путь строительства идеального индивидуального государства, САМО–властия, оппонирующий проявлению любого внешнего принуждения.
Путь создания и пересоздания себя как индивидуальности, не отвергая участия в реальной жизни общества, труден, но всегда возможен – вот вывод из размышлений о власти русского ученого, философа, художника, поэта, писателя Зиновьева.