Прежде чем после знакомства со мной в ужасе сматывать удочки и навострять лыжи куда-то подальше, прошу: прочтите сей опус. Мне не нужно, чтобы вы меня после этого полюбили больше — мне просто хочется быть услышанной. Заранее предупрежу: в этом большом и занудном опусе я сетую на «судьбу эмигранта» и пытаюсь разобраться с такими понятиями как «идентичность» и «второе поколение мигрантов» на примере своего собственного и опыта моей семьи. На научность не претендую. Это всё очень личное, но такое, чем я могу и хочу поделиться — в тексте будет сказано, почему.
Понятие «идентичность» всегда вызывало у меня непонимание, отторжение и желание написать об этом трактат. Мол, есть ID-Card, а есть понятие личности, и они не связаны. Есть психология, физиология, культура и прочие социальные надстройки — да что угодно!, и всё это должно быть рассмотрено холистически, в контексте, без оценочных (о)суждений. Каждый человек является и личностью, и ресурсом: в зависимости от угла, под котором он рассматривается, меняется его предназначение. И это ничуть не умаляет его человечности! В зависимости от ситуации, собеседника, иерархии мы меняем свои маски, подходы, роли и сцены — попросту говоря, своих «себя». Каждый раз мы другие. В нас одновременно нет ничего незыблемого, и в то же время этот пёстрый набор масок и ролей и есть наше «мы». Короче, «монады» Лейбница, диалектика, карма-дхарма… Но что же я такое?
Я попыталась разобраться с этим при помощи философии. Спойлер: у меня не вышло. В процессе я, правда, умудрилась подобрать ницшеанство, солипсизм, маккиавеллизм, фрейдизм и дарвинизм (и наверняка ещё много других «-измов»), удачно совместив их и выстроив свою систему ценностей, Modus Operandi и Modus Vivendi. Увы, это не дало мне глубинного понимания собственной отправной точки. Копать надо было в другом месте.
Я предприняла попытку «нигилизировать» всех и вся посредством научного скептицизма. Мы ведь заложники собственного мозга — наблюдатели чужого летсплея без возможности поставить на паузу или переключить канал. Всё бессмысленно и предрешено! Идентичность, самость, личность — всё пустое, лишь набор сопутствующих физике, химии и анатомии явлений. Подобного рода фатализм прибавил мне много пунктов в ветке талантов «цинизм» и «мизантропия» и позволил унижать людей с удвоенной силой, но не дал мне понимания того, кто есть я. Копать опять надо где-то ещё.
И вот я решила обратиться к социологии и поступила на социолингвистику в магистратуру, ибо что является одним из главных признаков нашего «я», если не язык? А где язык, там национальность, где национальность — там страна, где страна — там мир. Мир, полный людей — самых разных, как и историй, что каждый из них может рассказать. Всё познаётся в сравнении, так что выделяя разности или обретая схожести, быть может, мне и повезёт с самоопределением. Но это вопрос будущего — здесь я копаю недавно. Ну а пока мне хочется, чтобы вы узнали на одну историю больше.
Я не знала своих бабушек и дедушек, и писать я о них не буду — во-первых, в этой истории слишком много белых пятен, а во-вторых в данный момент я разбираюсь с тем, кем являются мои Родители и Сестра. Это самые близкие мне люди и, казалось бы, за 30 лет совместной с ними жизни можно было многое понять, ан нет — каждый день, он полон открытий. Каждый миг их жизней — целый ворох историй, которые предстоит рассказать друг другу.
В 1978 году мои Мама (33 года), Папа (56 лет) и Сестра (7 лет) были лишены советского гражданства и насильственно «выэмигрированны» из СССР в Германию. А всё потому, что у моего Отца был научный ум и принципы — он как учёный не мог молчать. Папа написал книгу и в одночасье стал врагом народа №1. Его (ветерана Великой Отечественной!) лишили всех академических званий, боевых наград и разжаловали в рядовые. За семьёй установили круглосуточную слежку, а родне, друзьям, коллегам и сочувствующим угрожали кому увольнением, кому колонией, кому расстрелом. За самиздат также можно было загреметь. Обыски, покушения, затем перерезанный телефонный провод и отнятая квартира. Последовал ультиматум: либо моя семья выметается вон, либо Отца на расстрел, Маму — в Сибирь, а Сестру в, цитирую, «самый худший детский дом страны». Выбор был сделан, ибо не было никакого выбора.
Германия согласилась дать нам убежище, кров, трудоустройство, будущее и, собственно, жизнь. В итоге мы прожили здесь 21 год прежде чем переехать (или, для родителей — вернуться) в Россию в 1999 году. Но ни мои Родители, ни моя Сестра никогда не думали, что они смогут вернуться. Они и не вернулись — не в полной мере: РФ не СССР.
Моих Родителей можно назвать первым поколением мигрантов. Они ощущали себя по-прежнему русскими людьми и вывезли из СССР большую культуру, что не знала границ ни политических режимов, ни национальностей, ни каких-либо иных условных делений. Однако они были вынуждены ассимилироваться вплоть до смены ценностей и идентичности как таковой. Они не могли более ощущать себя советскими людьми, ведь их подвергли Damnatio Memoriae. У них вырвали землю из-под ног, лишили почвы. Русскими они являлись пусть по крови, но стали гражданами мира в прямом смысле. Они стали немцами по документам и стилю жизни, но всё ещё были гражданами мира. Они оставались каждый кем-то (Папа — учёный, Мама — кризисный менеджер, Сестра — художница), но это было фрагментарно. В конечном итоге, у них осталось лишь одно, что было незыблемо — семья. И вот семья как таковая стала нашей идентичностью. Человек ведь не может существовать в вакууме.
С возвращением в Россию в 1999 году Родители вступили на новую ступень эмиграции — здесь их никто не ждал, государство по сей день не вернуло нам всего, что было отнято тогда: ни квартиры, ни званий, ни пролитых слёз. Вновь пришлось выстраивать вокруг себя социальный, культурный и интеллектуальный бастион. Мать по сей день ощущает возвращение крайне болезненно, ведь она по-настоящему ассимилировалась и потеряла вторую родину, Отец же по прибытию порвал все свои немецкие документы и не продлевал немецкий паспорт. Сестра осталась в Германии, а мне было слишком мало лет, чтобы понять, что происходит. Вновь осталась одна невероятно сильная и гордая, но бесконечно одинокая семья.
Теперь несколько слов обо мне. Я родилась в Германии и прожила здесь (или там) почти 10 лет. Нас с Сестрой воспитывали как немцев. Я выросла билингвом из-за связи Родителей с их исторической родиной, но до 17 лет не ощущала ничего по отношению к России — ну страна и страна, что здесь такого, мало ли таких стран на Земле. Я ведь немка. В Москве меня отдали в немецкую школу, дабы я не теряла своих немецких корней. А чувство утраты корней у меня возникало уже тогда — вывезенная в Россию, я ощущала себя цветком, который пересадили из родного субстрата в чужой горшок, в чужую землю. Мне до сих пор не очень понятно, как здесь жить.
Когда началась учёба в русском учебном заведении, стали появляться проблемы. Подростковый период, смерть Отца, дискриминация со стороны однокурсников дали мне понять, что я «ни рыба, ни мясо» — Россия родина моих Родителей, но не моя; Германия же моя родина, но не моих Родителей. Я поняла, что мне плохо в России, но и в Германии недостаточно хорошо. Меня кидало от «русофобии» к «патриотизму», от «германофилии» до «стыда за всю Европу». Не зная всей подоплёки проблем мигрантов второго поколения, я варилась в котле из собственных идентичностных страданий.
К слову, активной дискриминации по национальному признаку в нашей семье подвергалась только я. В России я живу уже почти 21 год, и по сей день меня на самых разных уровнях общения лейтмотивом сопровождает пресловутое «Да что ты понимаешь, ты же с Запада!». Я-то думала, что у страны со столь сложным многокультурным и -национальным прошлым, настоящим и, не побоюсь этого, будущим будут какие-то иные аргументы, и рано или поздно я сумею «обрусеть», но увы.
Вернёмся к школе, вернее, её последствиям. Примерно в 20 лет я осознала, что в немецкой школе я прошла своего рода денацификацию. Вы не очитались — дочь ветерана Великой Отечественной, бравшего Берлин, ощущала груз вины за прегрешения страны, не являющейся родиной её предков. Страны, которую единственную провернули сквозь жернова Нюрнбергского процесса, хотя виноватых и соучастников было не одно государство, и не два. Чувство пламенеющей несправедливости распирает меня по сей день, но об этом в другой раз. В классе мы были все равны, все, кроме одноклассницы-американки — Германия оккупированное государство, посему и оккупантов необходимо уважать. Не буду перечислять детали того, как в школе нам ломали психику и самооценку, скажу лишь, что отделаться от комплекса вины перед своей страной (какой?), своим народом (каким?), своими родителями и, прежде всего, самой собой мне удалось мучительнейшим образом только спустя годы! Проблем стало ещё больше, и меня вновь стало бросать от ненависти к любви по отношению к России и Германии. В конечном итоге я решила, что вообще никуда не хочу себя относить — мне слишком больно. Физически.
С пониманием того, что я всегда и везде буду «другой», я принялась искать места, где могла бы сгладить свой душевный дискомфорт, и единственными местами на Земле, где моя душа обретала какое-никакое успокоение, были чисто эмигрантские сборища наций и культур как Лондон, Барселона и Мальта. Но ведь я являюсь противником концепций плавильного котла и мультикультурализма в современном их проявлении! Опять стало сложно.
Не могу не рассказать вкратце о сложной судьбе своей Сестры. После переезда моих Родителей и меня в Россию, она добровольно эмигрировала во Францию, где у неё родились дети, воспитанные и ощущающие себя французами. Сестра почти ассимилировалась, но после 14 лет жизни во Франции была вынуждена бежать с детьми обратно в Германию. Немкой себя она не ощущает, зная, что она русская. В то же время ей противно ассоциироваться с обеими нациями. Её дети ненавидят Германию, и считают себя французами и русскими. В Россию ехать Сестра и её дети не желают, но хотят обратно во Францию. Что же это такое? Откуда столько ненависти по отношению к принявшему тебя обществу?
И тут я вспомнила про открытие, сделанное мной в 26 лет. В связи с написанием аналитической статьи по поводу роста агрессии в Германии, предполагаемо со стороны беженцев, я решила докопаться до сути: откуда берётся эта агрессия. Я проанализировала множество статистических данных, прочла множество интервью с семьями мигрантов и выявила закономерность (на понятие «второго поколения» я тогда, увы, не наткнулась вовсе — так бы моя статья имела бы ещё большее научное подкрепление, но я горжусь тем, что я самостоятельно сделала это социологическое открытие без какого-либо соответственного научного бэкграунда): первое поколение имеет чёткое понимание о своей «Родине», но оно было вынуждено из неё уехать. В новую страну оно попало в достаточно зрелом возрасте, когда личность и характер уже сформированы. Не в состоянии отбросить своё прошлое, первое поколение вынуждено ассимилироваться либо идти на конфликт и выставлять напоказ свою «самость». Эти люди редко целиком и полностью интегрируются, впрочем, у них и не стоит вопроса выбора — они знают, кто они такие, откуда и куда приехали. Второе же поколение имеет больше шансов к интеграции чисто из-за возможности посещать школу на местном языке, и всё же это поколение значительно менее устойчиво. Оно слышит то, что рассказывают родители, но не имеет представления о своей таинственной «первой» родине. Они на первый взгляд растут в принимающем обществе так же, как и все остальные дети, но им то и дело напоминают — намеренно ли, случайно ли — о том, что они здесь чужаки. Это бомба замедленного действия — нет ничего более разрушительного для психики, чем сомнения и стыд. И ладно, если принимающее общество совпадает по цвету кожи с твоим, а что если нет? А что, если твой цвет кожи — это твоя внутренняя установка? Все мы проецируем. Соответственно, вне зависимости от цвета кожи, расы и т.д. и т.п. — мы знаем, что мы чужие, следовательно, мы так себя подаём этому миру. Конфликт не может не обостриться. Есть, правда, и хорошие новости — третье поколение обычно решается в пользу принимающего общества, если не запускаются вновь процессы эмиграции.
К сожалению, только сейчас, четыре года после написания статьи, в магистратуре в курсе «Антропологии миграции» мы заговорили о феномене «второго поколения», и для меня всё окончательно встало на свои места. По этой причине я решила обратиться к истории моей семьи — к тому, как всё началось.
Дети моей Сестры и я, мы — второе поколение мигрантов. Мы самые неустойчивые, самые ранимые, самые агрессивные и сомневающиеся. Мы ни рыба, ни мясо — переходная ступень. Останься мы там, где родились, мы бы воспитали уже «нормальных» детей, чья идентичность была бы нашей (немцы, французы), но нас вырвали из этого субстрата, и спираль эмиграции запустилась снова. Впрочем, всё ещё хуже — единожды познавшего «судьбу эмигранта», эта спираль будет затягивать вновь и вновь. У тебя в голове всегда будет пунктик, эдакая палочка-выручалочка, что будет позволять тебе расширять свою зону комфорта сколько влезет: у тебя всегда есть «второй вариант», «задняя дверь», «другая идентичность». Ты всегда «особенный», «другой». Однако вместе с расширением зоны комфорта утончаются и её стенки, в которых может образоваться брешь. А что, если ты вовсе не хочешь быть «особенным»?
Иными словами, я склонна утверждать, что «где родился, там и пригодился». Лично я устала быть всюду чужой, я хочу найти своё пристанище. Судя по всему, мне требуется, как и моим родителям, создать элементарную идентичностную ячейку под названием «семья», это будет комфортно и понятно лично мне. Но что я смогу дать своим детям?
То, о чём я говорю, в Германии называют Emigrantenschicksal — «судьба эмигранта». Но я не отчаиваюсь — я рада тому, что могу сидеть на двух стульях, ведь я могу познать сразу два, а не один стул. Через эти два стула я познала плюрализм, и мне понравилось. Мы все разные, и это замечательно! Должны быть и конфликты, и способы их решений. Должна быть и дискриминация, и способы борьбы с ней. Должен быть расизм, как реакция на «другого», и борцы с ним. Не важно то, во что мы верим — важно то, что и как мы с этим хотим делать. Там, где начинается свобода одного, заканчивается свобода другого. Там, где начинаются права одного, заканчиваются права другого.
Если мы осознаем тот факт, что мы все разные и что к каждому человеку и каждой нации требуется отдельный и особенный подход — тогда мы сможем сесть за стол переговоров и попробовать навести порядок во всём царящем бардаке, а также в своих собственных головах. И, возможно, в какой-то момент мы скажем друг другу: «Тебе тут не нравится? Так уезжай!». Кто-то уедет, кто-то останется, а кто-то, как и я, не будет знать, что делать.
Главной моей задачей в этом опусе мне видится необходимость придать уверенности в завтрашнем дне тем людям, которые не знают, что делать. Чувство того, что вы «другой» вас никогда не покинет, ведь вы сами не сможете себя покинуть. Это данность. А теперь подумайте о выстроенных социальных связях, семье, личном комфорте — надо ли вам себя к кому-то или куда-то относить? Надо ли вам всё бросать в погоде за эфемерностями, или вы обретёте рай в шалаше? Семья, друзья — не это ли то, что делает вас частью общества? А человек может стать таковым лишь в социуме. Вы не одни на планете. Расскажите друзьям о сложностях своего выбора, своей идентичности — разрешите им узнать вашу историю. Откройте врата в свой мир, и к вам приедут гости. Они не всегда будут знать правил поведения — так расскажите же им! Напомните, что мы все разные, и это замечательно!
Я думаю, таким образом мы сможем сделать и себя, и мир лучше.
