Ксения Зиновьева: Не все реставрации одинаково полезны

Ситуация «хотели как лучше, а получилось как всегда» мне смешной не кажется, особенно когда речь заходит о чём-то важном, историческом, нравственном, идентичностном. А ещё меня занимает дилемма: что лучше, поддержание стабильности и наказание за прогресс, или же безудержное следование прогрессу и расшатывание традиционных устоев? Ответ находится где-то посередине, и имя ему — мера.

Пояснить за искусство

Начну рассуждение с того, что делают товарищи реставраторы с произведениями мирового искусства. Нельзя не осуждать обновлённые «Оплакивание Христа» Ботичелли или «Пушистого Иисуса» — и то, и другое сделано из рук вон плохо. Скажу больше — это святотатство. Картина подобна иконе — нельзя портить то, что уже «причислено к лику святых». Должно же быть моральное, этическое, эстетическое и искусствоведческое уважение к памятнику, тем более, сотворённому не твоими руками! Авторское право не исчезает спустя 70 лет — автор у законченного произведения один, и это не изменится даже по прошествии 700 лет.

Проще и правильнее создать свой собственный, новый памятник или икону, соответствующую духу времени, вдобавок объявив творение плодом коллективного, динамического творчества, или вовсе перформансом. В таком случае не возникнет никаких претензий к ново- и переделу. Дело в том, что терминология может спасти и жизнь, и репутацию, и примирить враждующие стороны — был бы запрос на примирение…

Причём тут Собянин?

Сложнее обстоит дело с историческими и памятниками искусства, которые находятся в постоянном пользовании. Храм (конкретно — Собор Парижской Богоматери) есть место общения человека с Богом, соответственно, его облик несущественен и можно создать нечто в духе времени, близкое прихожанину наших дней. С другой стороны, Бог услышит своего преданного и вне места поклонения, Нотр-Дам же является одним из основных символов западноевропейской цивилизации. Он простоял сквозь века и поражал нас именно тем, что он — произведение искусства прошлых веков возведённый посредством технологий прошлых веков. Безусловно, памятники архитектуры реставрировались, перестраивались, обновлялись и в прошлом, да и Нотр-Дам горел не впервые. Но есть исторический облик — именно его мы помним, любим и хотим далее наблюдать сквозь века, ну а какие технологии будут использованы — уже вопрос реставраторов.

Что важнее — прошлое, настоящее или будущее? Сдаётся мне, всё в совокупности. Когда я была на античных раскопках в Ольвии, я шла по мощёной дороге, по которой много веков ранее ступали древние Греки. Тогда мне хотелось, чтобы по этой дороге в будущем ступало как можно больше человеческих ног. А во время своих путешествий по Китаю и Испании я была поражена тем, как на стенах храмов сушат бельё или римские руины используют как основу для новых строений. Люди ходят по дорогам, которым по 500-1000 и более лет — это вызывает восхищение, ведь человеческая цивилизация выстояла столь долго! Люди живут в памятниках и ухаживают за ними кто как может в свою эпоху, тем самым сохраняя память о прошлом и само прошлое — так памятник становится динамическим произведением искусства, а история остаётся живой и осязаемой. В этом мера.

И вашим, и нашим

Не могу не упомянуть отношение воинов социальной справедливости (СЖВ) к классическим произведениям искусства и сложившимся вселенным. Здесь «реставрацией» особенно грешит кинематограф, ведь это — один из наиболее прибыльных, резонансных и влиятельных видов искусства. Чувствуете себя оскорблёнными культурой какой-то книги, фильма, спектакля? Так придумайте вселенную, сделанную представителями какого-либо меньшинства для представителей какого-либо меньшинства. Далеко не все люди — клинические идиоты, и инклюзивные кивки на уровне фансервиса в сторону меньшинств, идущие рука об руку с рыночными интересом, являют собой амбивалентную ситуацию из разряда «либо крестик снимите, либо трусы наденьте»… Ладно мир фэнтези и фантастики, ладно продаваемость и дань моде, но в исторических трудах подобное относится к разряду ревизионизма, от которого рукой подать до фальсификации. А что, если мы начнём закрашивать изображения рабовладельцев? Или заменим слово «негр» из трудов Марка Твена, Отфрида Пройслера и Астрид Линдгрен? Давайте вовсе перепишем Шекспира, а то женщина представлена у него не слишком сильно и убедительно… Грань между вымыслом, художественной трактовкой автора и реальной фальсификацией и без этого зыбкая.

Искусство не танк, оно не может быть использовано как ультиматум. Если уж подчинять мир новой ценностной парадигме, то требуется и время, и среда, притом новая — лишённая «прегрешений» прошлого. Иными словами, современные проблемы требуют современных решений, лишь бы они шли не за счёт памятников искусства и переписывания истории.

Небольшое лирическое отступление — советую удивительно прогрессивное для своего времени (2006 год) аниме Simoun, которое очень красиво, продуманно и ненарочито обходится с вопросом сексуальной и гендерной идентичности. В нём соблюдена мера, и именно так, на мой взгляд, нужно делать «новое кино» для «нового времени».

А причём тут Грета Тунберг?

Я считаю, что с произведениями искусства всё обстоит также, как и с биологическим и языковым разнообразием. Если не можешь исправить, либо делай аутентично и точь-в-точь, а лучше вообще не трогай, а если чему-то предначертано исчезнуть, то так тому и быть.

История знает несколько массовых вымираний в масштабе геологического прошлого, точечно же виды вымирали, вымирают и будут вымирать, будь то с влиянием человека, или без. Таков путь эволюции — что-то приходит, что-то уходит, что-то адаптируется, а что-то — нет. Если в отдельно взятой стране вымрет какой-то один вид пчёл, это, разумеется, грустно и печально и для пчёл, и для пасечников, и может нанести локальный вред финансовой и экосистеме, но не настолько, чтобы в одночасье превратить лес в пустыню, или вызвать мировое крушение рынка — масштаб не тот. Во-первых, у всякого явления существует инерция. Во-вторых, резкий скачок из одного состояния в другое не может быть вызван столь низкой, если так угодно, энергией активации как вымирание одной пчелы. Чтобы лес стал пустыней, и держался таковой ближайшие эпохи, нужен целый комплекс противолесных мероприятий, падение метеорита или какая-то особая уличная магия вне Хогвартса. А ещё природа способна к восстановлению, компенсации, скачкообразной эволюции, все дела.

Языковое разнообразие на Земле сравнивают с биологическим. Мол, если языки пропадают, то это сказывается на общей языковой экологии — это плохо и горестно. Ну и где ваши пятничные протесты против исчезновения суржика и синдарина? Мне сдаётся, следует думать в более позитивном ключе: умер язык — да здравствует язык! Появляются пиджины, формируются креольские языки, интернет постоянно подсовывает разной степени доброкачественности (или нет) лингвистические новообразования типа Падонкаффского. Если какой-то миноритарный язык оставляет памятники литературы (или их подобие), то это хорошо и интересно, их можно изучать и скармливать нейронным сетям. Никому ведь в голову не придёт сжигать себя заживо из-за исчезновения языка… хотя погодите…

К чему я клоню — если картина потрескалась, и требует полномасштабной реставрации, не лучше ли даровать ей право на спокойную смерть, а не вкачивать деньги в очередного «Пушистого Иисуса»?

Щепотка конструктивного нигилизма

Есть естественные процессы, вымирание — один из них. Но это языки и природа, а что делать с вышеупомянутыми памятниками и произведениями искусства? История и без этого постоянно переписывается, притом всеми, кому не лень — кто побеждает, тот и пишет. Это на глобальном уровне, на уровне же индивидуальном отличий также не существует — дабы охмурить персону интересующего пола или повыгоднее устроиться на работу, мы тоже порой переписываем историю, уже свою собственную. Из мириад маленьких и больших «лжей» рождается общая лжеистория, а ещё существует «трактовка событий», или «восприятие»… Короче, тушите свет: правды нет, люди — твари, мы все умрём!

Как бы мрачно всё ни звучало, надежда таки есть, и даже постмодернизм, что создан, казалось бы, исключительно чтобы критиковать, переосмыслять и обесценивать, может быть полезен. Он готовит к тому, что всё и субъективно, и смертно. И тут посреди океана фатализма рождается надежда — пока живо человечество, живо и его искусство. В мире, полном уродства, всегда будет место красоте, ведь реакция вызывает противореакцию, деградация — развитие.

Даже если история будет переписана ещё миллион раз, и станет общепринятым, что пирамиды строили вовсе не древние Египтяне, а Большевики, и если Пальмира никогда не будет восстановлена — память обо всём этом останется. Будет ли она правдивой — уже другой вопрос, но ведь и человек ближе к старости начинает видеть прошлое в более ярком и светлом свете… И если даже памяти не останется — мы всё равно рано или поздно вымрем, или перенесём своё существование в иные миры. Там уже будут свои памятники. Ничто не вечно под луной.

Главное — здесь и сейчас осознавать безысходность и существования, и истории, и делать здесь и сейчас всё возможное по поддержке и популяризации классического мира! Без реставраций и переосмыслений. Хотя бы из упрямства и установки «потому что можем». Помогать нужно живым и заинтересованным, ибо они понесут пламя просвещения дальше в поколения и мир.

Мы обречены — да здравствуем мы!