Всякое явление может стать вдохновением, переживанием — как непосредственно наблюдаемое, так и то, что было зафиксировано ранее. Находясь непосредственно внутри исторического процесса, наблюдатель снабжает переживаемое событие различными оценками, которые могут меняться в ходе времени вместе с развитием человека, являя собой отдельный процесс. Каждый пережитый миг суть один из многочисленных «снимков» одного и того же человека, и в каждом снимке наблюдатель, оставаясь самим собой, всё же является другим человеком, так как его ощущения и состояния в каждый момент отличны. Что из пережитого, в таком случае, можно считать объективным, а что — субъективным? Как составить себе картину мира, основываясь на свидетельствах о событиях, при которых мы не присутствовали? Если мы и наше восприятие являемся сами себе как объектом, так и инструментом исследования, то каков смысл эксперимента, если мы собою же вносим изменения в себя же? И что такое истина?
«Историю пишут победители»
Пытаясь дать оценку чему или кому-либо, мы неизбежно сталкиваемся с тем, что принимать за истину или что считать таковой. Собрав информацию, приобретя опыт и вооружившись естественным инструментом, а именно — своим мышлением, мы можем применить как аналитический, так и системный подходы при обработке поступившей информации, что позволит на основании собственных представлений сформировать оценочную картину. И от того, что сам человек полагает таковым в своей системе ценностей, зависит, будет ли она «правильной». Имея дело с чужим описанием ситуации, мы можем анализировать чужую оценку, но это не приблизит нас как к истине в последней инстанции, так и к своей собственной. Более того, когда имеет место постоянная фальсификация исторических событий в связи с оценочной деятельностью других людей («Историю пишут победители», Б. Брехт) — можно ли вообще говорить о существовании истины? Этот момент красной линией проходит через антиутопические труды Замятина и Оруэлла.
Не следует уравнивать «правых» и «неправых» с «объективными» и «субъективными», соответственно, однако, и находиться в ситуации подвешенности и неопределённости по крайней мере непродуктивно. Выходит, универсальной истины не существует хотя бы в философском её понимании (о логическом значении истины будет сказано позднее). Если мы не будем приравнивать понятие «истины» к понятию «правды», картина несколько изменится. Приведём примеры: землетрясение доказуемо научно, и пусть сейсмограмму можно трактовать по-разному — факт землетрясения остаётся. Можно подделать любой исторический документ и вырвать из контекста любую фразу, воспользовавшись этим в своей полемике, но факт преобразования массы населения (переселение, геноцид) останется. Факт познаваем, и в самом факте есть определённость — назовём её «абсолютной величиной». Дальнейшая же оценка человеком факта уже снабжает сам факт определённым зарядом, знаком.
Таким образом, в данной модели мы имеем два уровня — уровень факта и уровень оценки. Уровень оценки далее снабжается своей «локальной определённостью»: мы сами устанавливаем критерии «хорошего» и «плохого», и упорядочиваем факты в рамках собственных ценностных представлений. Приведу пример: вырубка леса — это факт, дальнейшая его оценка может разниться. Высказывание «вырубка леса — это плохо», является уже абсолютной величиной для, например, сторонников «зелёной» идеи, и они снабжают этот факт оценкой «мы правы, если считаем так». Но это отнюдь не означает, что сторонники противоположной точки зрения неправы, ведь они функционируют в своей системе ценностных координат. Очевидно, главным вопросом является критерий, с которым оценивающий подходят к оценке явления.
Иными словами, всё относительно, и имея в голове вышеприведённое, в (идеальной и сферической) дискуссии будет проще поддерживать приятный коммуникационный климат, не прибегая к некорректным приёмам аргументации. Но это частности.
«Радикалы» и «консерваторы»
Предлагаю применить данный инструментарий и к следующему вопросу, уже скорее связанного с моралью: кто имеет большее «право» на высказывание, чей авторитет более «высок», — 17-летний школьник, наивный и лишённый богатого жизненного опыта, но нацеленный на изменение мира и которому надлежит прожить большую часть своей жизни в мире, который он жаждет изменить? Или умудрённый сединами академик, мыслящий пусть прогрессивно, но в рамках своего развития («Кто в молодости не был радикалом — у того нет сердца, кто в зрелости не стал консерватором — у того нет ума», У. Черчилль), уставший от мира и не желающий его кардинально менять? А каково основание сравнения? Каковы критерии «жизненного опыта», каков социальный бэкграунд приведённых в данном примере личностей, в какой области вообще требуется узнать и учесть их мнение?
Даже сузив критерии до уровня, например, системы образования в России, нельзя однозначно утверждать, чьё мнение более «важное». Целевая группа «учащиеся» заинтересована, помимо прочего, в получении знаний, группа «преподаватели» — в качественном их предоставлении. Критерии и цели обоих групп в силу различного опыта могут отличаться, и всё же для урегулирования процесса принятия решения требуется выстроить иерархию, так что будем считать преподавателей более компетентными в вопросах составления учебных программ. Означает ли это, что преподаватели имеют теперь ультимативное «право» с позиции своего авторитета «спускать» на учащихся свои «указания», не получая обратной связи? Или же, в обратном случае, должны ли преподаватели идти на «поводу» у учащихся, подстраиваясь под них, несмотря на то, что у последних значительно меньше жизненного опыта в рамках педагогики? Утрирование той или иной позиции иной раз позволяет более трезво взглянуть на вещи. Есть и третья сторона — уместно ли вмешательство вышестоящих органов в систему «учащиеся — преподаватели»? Для урегулирования административных вопросов, вероятно, да, но достаточно ли у сотрудников подобных инстанций квалификации, если речь зайдёт об их «вмешательстве» в жизнь, к примеру, музыкального ВУЗа с директивой о введении форматов занятий, несовместимых со спецификой музыкального образования (конкретно — групповые занятия специальностью)?
На эти вопросы можно дать ответ для каждой из групп по-отдельности, можно установить некоторое подобие равновесия «спроса» и «предложения» в рамках одной системы (на примере учащихся и преподавателей), глобально же, при переходе из идеальной системы в систему, в которой присутствует трение, станут возникать конфликты оценочного характера и критериев. Требуется формирование общих принципов, рассмотрение фактов и оценок, ценностных представлений каждого из элементов системы как по отдельности, так и в совокупности. Так можно придти к более-менее комфортному, но не исключительно верному решению, и это решение по-прежнему не сможет видеть чьё-либо высказывание более «авторитетным», так как в процесс вовлечены все группы, и демократический принцип перешёл бы в диктатуру (что тоже не «плохое» per se, а иное состояние системы, которое при вышеприведённой постановке вопроса, тем не менее, является для нас нежелательным).
Последнее слово, разумеется, будет за условным руководителем данного «проекта», но ведь и он или она сделает его на основе не чистых фактов, а фактов вместе с надстройками. И на каком основании руководитель имеет право являться таковым? Выходит, равноправие иллюзорно. Это не катастрофа — 100% является недостижимой величиной в системе, в которой присутствует и учитывается трение.
Интегральная идея
Казалось бы, круг замкнулся, и мы далее не продвинемся, однако, само осознание данного обстоятельства уже способствует развитию. Процесс мышления в принципе способствует собственному развитию. Именно этим занимался логик Александр Зиновьев, своей целью не ставя ни нахождение универсальной и неоспоримой истины в философском её понимании, ни универсального инструмента решения всех проблем — его научный интерес заключался в локализации проблем и вероятных путей их решения. Это критика, выполняемая не исключительно ради критики. Опять же, не следует инкриминировать понятию критики отсутствие какой-либо иной функции, кроме как исключительно оценочной и выявляющей отрицательные черты того или иного явления.
И здесь уместно упоминание истины в логическом понимании, а именно логическая правильность. На неё следует ориентироваться в изучении событий прошлого и формировании собственной оценки. Зиновьев, изучая сперва СССР, затем — Запад, и, наконец, современную Россию, придерживался принципов разработанной им же системы логического интеллекта. Владение логикой необходимо для понимания происходящего в настоящем, прошлом и будущем. Неразрешимых «по вине» логики проблем не должно существовать. Логический анализ позволяет отделить абсолютные величины от оценочных, подчас субъективно-эмоциональных, суждений, но и в рамках своей ценностной вселенной провести водораздел между «реальным» и «идеальным»; позволяет понимать (если не принимать) картину мира оппонента и достигать эффективного решения общих проблем, не дискриминируя стороны по каким-либо признакам (наука имеет дело с фактами, что лишены моральных, этических, эмоциональных, социальных и прочих надстроек). Это и есть интегральная идея, объединяющая всё наследие Зиновьева.
Поистине, человек наделён удивительным инструментом — мышлением. Им он в состоянии постичь свою собственную истину, а может, даже больше. И раз не существует истины на уровне оценки или правды, то она существует на уровне логики.
