Искандер Валитов, член Зиновьевского клуба МИА «Россия сегодня»
Ровно сто лет назад в конце февраля 1917 года началась Февральская революция. Второго марта Николай II отрекся от престола. Это было не завершением, а началом острой фазы кризиса власти. С ситуацией февральские революционеры не справились, за семь последующих месяцев полностью себя дискредитировали, успев развалить государство и страну. Февраль фактически расчистил дорогу Октябрю. Можно даже сказать, что после Февраля Октябрь стал не только возможен, но и неизбежен.
Нужен опыт, а не импорт идей и креатив
Октябрьская революция (точнее говорить о контрреволюции) ни в коей мере не была продолжением февральской, не «выросла» из нее. Но благодаря Февральской революции ситуация дошла до того градуса, при котором большевики в октябре без особого труда взяли власть в свои руки. Они где-то лет за десять справились с революционной смутой, восстановили государство, преодолели разруху, сформировали проект, под который вновь собрали страну. К восьмидесятым проект окончательно исчерпал себя.
Реинкарнация Февральской революции у нас произошла в 91-м практически под теми же — демократическими — лозунгами. И тоже сопровождалась смутой, ослаблением государства, развалом хозяйства, потерей территорий.
Процесс, правда, носил сравнительно вялый характер: вместо семи месяцев эта фаза длилась без малого десять лет и глубина деградации была существенно меньшее. Тем не менее стране вновь была нужна сила, которая остановила бы процессы распада и гниения социального тела. Условный «Октябрь» у нас случился в конце 1999 года. Путин и спецслужбы с той или иной степенью успешности и неуспешности задачу восстановления государства и страны начали решать с начала нулевых.
На этом аналогия с событиями столетней давности заканчивается. У большевиков был самый передовой на тот момент прожект социального устройства, созданный усилиями многих поколений европейских мыслителей. Наличие прожекта было как основанием их власти, так и главным концептуальным ориентиром при проектировании страны. Сегодня нам импортировать в части концептов и прожектов нечего. Зато у нас есть 70 лет жизни при социализме. Только мы это проживание в СССР до сих пор не осмыслили и не превратили в опыт, поверив нашим доброжелательным «партнерам», что мы-де были в историческом и цивилизационном тупике, недостойном ничего, кроме покаяния и посыпания головы пеплом.
Опыт — это не воспоминания о прошлом. Опыт — это знание. Прежде всего, знание о проблеме, которую мы решали, а также знание о том, что и как удалось решить. Но не только. Более важным является знание о том, с чем мы столкнулись в этом забеге в будущее, т.е. знание о проблемах следующего уровня, знание о подводных камнях и рифах, к которым надо быть готовыми, если мы решимся продолжить путь.
Собственно, знание этих проблем, а также подходы к их решению и должны стать содержанием следующего проекта нашей страны. Сегодня нам нужно суметь выделить наш собственный опыт, а не заниматься выдумыванием «национальной идеи» и прочего «креатива».
Коммунизм — это о чем?
Исторический смысл СССР нельзя понять, если не восстановить ту исходную проблему, с постановки которой начинался весь коммунистический дискурс. Впервые ее внятно сформулировал молодой Маркс как проблему отчуждения. В «Экономо-философских рукописях 1844 года» он пишет, чем человек, по сути, отличается от животного. Животное тождественно своей жизнедеятельности. Говоря современным языком, животное равно тому набору поведенческих программ, которое оно получает при рождении.
Для человека же возможна свободная сознательная деятельность. Человек свою жизнедеятельность делает предметом своей воли и своего сознания. Поэтому она универсальна и бесконечна. В этой свободе и универсальности заключается родовой характер человека. И человек является человеком лишь в той мере, в которой он реализует эту свою родовую сущностную силу.
Проблема же заключается по Марксу в том, что человек эту свободу жизнедеятельности еще себе не присвоил. В тех общественных отношениях, в которых ему приходится жить, человек вынужден вместо свободной деятельности заниматься подневольным трудом. Поэтому он, собственно, все еще отчужден от своей человечности.
Преодоление же отчуждения заключается не в том, чтобы вообще освободиться от труда, не в том, чтобы перейти к праздности и ничегонеделанию, не в том, чтобы свободно следовать любым своим прихотям, страстям и сиюминутным желаниям. Нет, преодоление отчуждения состоит в том, чтобы стать полностью общественным человеком, в том, чтобы органично соединить в своей деятельной активности общественное благо и личную устремленность.
Коммунистическая мысль направлена не на то, чтобы богатых сделать бедными и даже не на то, как бедных сделать богатыми. Она и не про справедливость. И не про равенство. Коммунистическая мысль — это про то, как человека сделать человеком.
В том социальном мире, в котором довелось жить Марксу, подлинными людьми были лишь единицы. Остальные люди были только похожи на людей, но таковыми — в силу своего зависимого положения — не являлись.
Все то, с чем разбирался Маркс далее, было попыткой описать механизмы отчуждения человека от его «родовой сущности» и найти пути преодоления такого положения дел. Ликвидация частной собственности, организация рабочих движений и т.п. — все это следует рассматривать как предлагаемые варианты решения исходной проблемы отчуждения.
Было бы, конечно, неправильным саму тему «родовых сущностных сил» приписать исключительно Марксу. Уже в Священном Писании есть указания на этот счет. То, что человек создан по образу и подобию Бога, представляет собой максиму, существенно превышающую марксистскую идею свободы жизнедеятельности человека. Если человек подобен Богу, то тогда он может и творить.
Творить — не в смысле трудиться «в поте лица своего»: добывать руду, отнимать у природы энергию, перерабатывать руду в железо, изготавливать плуг, потом им пахать и т.п., а творить в самом прямом смысле — создавать из пустоты миры. Православная идея обожения человека в своем пределе должна была бы утверждать именно такую цель. Правда, тогда вопрос о том, чем закрыты такие возможности и как их можно открыть, выходит далеко за пределы особенностей социальной организации.
Что продемонстрировал миру СССР
Мы показали принципиальную возможность внеэкономической жизни — не отдельных людей, но всего социума. Мы показали, что люди действительно могут быть мотивированы самой деятельностью, если их труд не носит подневольный характер. Они могут жить, самоотверженно и увлеченно работать без какого-либо принуждения и дополнительного стимулирования. Сегодня нас пытаются убедить, что все советские достижения были построены на страхе, репрессиях, бездушной дисциплине. Это не так. Для очень многих это было не так.
Высокое качество жизни советского человека определялось не имуществом и материальным благополучием, а возможностью жить исторически: на себе и через себя, в своем коллективе двигать человечество в его историческом и эволюционном творчестве. Важнее размера заработка, славы и почета и даже реализации «потенциала» (реализации освоенных и наработанных способностей и компетенций) была возможность осуществлять мечту, призвание.
Существенно при этом, что мечта советского человека соединяла личное с общественным. Мечта была, с одной стороны, про будущий цветущий мир и страну, а с другой — про свое место в этом новом замечательном мире. Мечта соединяла объективное представление и позиционное. И то и другое было вне экономической рациональности: стремления к прибыли, капитализации и прочему. То есть можно говорить, что на определенных этапах и для достаточно больших групп людей проблема отчуждения была снята. Люди мыслили объективные процессы, которыми жила страна, вдохновлялись ими и мыслили свое участие в этих процессах, свободно определяли свое место в них. И, соответственно, дотягивались до этого места, до этой позиции. Брали ответственность на себя — и поэтому по сопричастности с жизнью большой страны развивались. И становились, таким образом, людьми — прямо по Марксу.
Атомный и ракетный проекты не получились бы без людей, которые мечтали и брали на себя ответственность. И им под эту ответственность давали и полномочия, и ресурсы. Но это не рассматривалась как суть всего проекта. Результат все-таки видели прежде всего в бомбах и ракетах, а не в феномене генерального конструктора и его коллектива. Хотя главным результатом атомного проекта был именно он и его коллектив. Изделия ими созданные были просто следствием осуществленного свободного самоопределения. Сегодня можно сказать со всей определенностью: мотивация мечтой, мотивация прорывной деятельностью много сильнее любых экономических стимулов, штрафов и санкций.
Все это осталось мало понятым и не оцененным в его культурном и цивилизационном значении. Максимум до чего дотянулась рефлексия — это до «Понедельник начинается в субботу» Стругацких.
С какой проблемой не справились в СССР
Существенно, что по пути мы потеряли цель. Мы забыли о гуманитарных целях исторического эксперимента. Или толком о них и не знали. Речь ведь в глубинных основаниях социалистического проекта шла совсем не о том, чтобы удовлетворять растущие потребности советского народа. Речь шла об обретении людьми внутреннего богатства. О том, чтобы строить социум на базе новых человеческих возможностей. На базе освоенных людьми способности понимания общественных проблем и задач — и способности определить точку приложения своих жизненных сил в контексте достигнутого понимания. Такой новый человек должен был стать опорой строя, нового уклада.
Потеряв цель, мы не смогли принять ключевой вызов, мы не справились с проблемой занятости. Советское хозяйство было весьма эффективным. Как минимум мы удерживали паритет с США, но есть и вполне обоснованная точка зрения, что соревнование со Штатами к середине 70-х мы уверенно выиграли. При этом мы могли и — как сейчас стало ясным — должны были эффективность нашего хозяйства многократно увеличить.
Эксперименты, проведенные в конце 60-х на ряде промышленных предприятий и в нескольких колхозах, показали, что число работников на них могло быть сокращено в 3-10 раз, а количество выпускаемой при этом продукции могло быть увеличено в два-три раза. От продолжения экспериментов, испугавшись, немедленно отказались. Фактически в СССР имела место массовая безработица, но она была скрыта. Скрыта прежде всего раздуванием штатов, политикой наращивания издержек, работой «на склад». Все это было всем известно. В результате все обессмысливалось, вместо повышения сознательного участия в деятельности нарастали отчуждение и апатия.
Вместо того чтобы «заметать проблему под ковер», руководству страны надо было бы увидеть в происходящем вполне нормальный и закономерный процесс, увидеть в этом ресурс развития. Людей надо было высвобождать, предварительно создавая и обустраивая пространство самодеятельности, пространство свободного активного времени, всячески поддерживая изобретательство, наукоемкие опытные производства, предпринимательство, развивая сферу проектирования и т.п — причем не в рамках экономической организации и мотивации, а в рамках воспроизводства будущих поколений, в исторических и эволюционных контекстах. Ведь происходило ровно то, ради чего затевался весь социалистический проект — освобождение труда.
Значительные массы людей могли бы свободно на собственных желаниях включаться в осмысленную историческую и социокультурную работу — если бы им была оказана соответствующая образовательная, консультационная и ресурсная поддержка.
Мы не вырвались из экономики. Мы произвели свободное время, но сами же его тщательно скрыли и уничтожили. Вместо решения проблемы отчуждения человека от деятельности, от его родового характера мы эту проблему лишь усугубили. Смысла воспроизводить социализм образца 80-х уже не было никакого. Поэтому социализм никто и не защищал. А вместе с политическим проектом потеряли и страну.
Что дальше?
Глобальный кризис смоет капитализм в его нынешнем виде. Скорее всего, система доллара будет разрушена и возникнет историческая пауза. В любом случае встраиваться нам некуда. Вопрос в том, сумеем ли мы открыть ту заслонку, которой сами закрыли свою эволюционную линию — где-то в 60-х годах прошлого века. Тогда мы сможем оправдать усилия, которые осуществили, и жертвы, которые наш народ понес в ходе великого исторического эксперимента. «Партнеры» именно этого и боятся. Они нутром чувствуют, что мы живем на других эволюционных вибрациях. Мы открыты Бытию. Мы можем опять воспламениться — и этим опасны. Можем опять всех удивить. В этом, наверное, и состоят глубинные основания русофобии.