Передача «Традиции» на радио ВЕСТИ.ФМ с Сергеем Михеевым, 9.09.2023 г.
О современном вкладе учёных-гуманитариев в дело Победы в СВО. У микрофона – Сергей Михеев. Гость – ведущий научный сотрудник Института философии Российской академии наук Анатолий Черняев.
СТЕНОГРАММА
СМ: Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это Сергей Михеев и передача «Традиция». И сегодня у нас в гостях ведущий научный сотрудник Института философии Российской академии наук Анатолий Владимирович Черняев. Уже не первый раз он на студии. Приветствую вас, Анатолий Владимирович.
АЧ: Здравствуйте, Сергей Александрович!
СМ: Да, ну и сегодня давайте поговорим как раз вот о том, а вообще ученые-гуманитарии какой-то вклад в дело специальной военной операции вносят или нет? И могут ли они вообще внести? Насколько я понимаю, вообще вопрос обоснования всего того, что происходит, в том числе философского, научного, вопрос обоснования правоты, он очень важен. То есть, это делается в основном по наитию, если честно. То есть, я как человек, который постоянно в этом участвует, фактически просто опираюсь на свой кругозор, опыт, знания и так далее. Если вот какой-то системный подход к этим вещам, вообще может ли он быть?
АЧ: Да, правильная постановка проблемы, совершенно актуальная. Если посмотреть то, что происходит сейчас у нас, то может сложиться впечатление, что такого подхода действительно нет. Что мы имеем дело в основном с пиар-технологиями, с пропагандой, которая там в меру своих сил справляется или не всегда справляется с этой задачей. А вот научное сообщество, академические институты, которые по идее должны, потому что некоторые из них, они изначально и создавались с такой задачей, ею заниматься, они ее решением не занимаются. Более того, они иногда выступают в противоход государственной политики.
Вот прецедент буквально свежий, который сейчас на слуху обсуждается, это выступление бывшего уже теперь директора института США и Канады Валерия Гарбузова в «Независимой газете», где он фактически подверг сомнению как специальную военную операцию, так и всю политику государственно-российскую, стратегические приоритеты ее. То есть вот, что мы видим. Но исторически так было не всегда. И если мы, например, обратимся к великим войнам, которые вела Россия в прошлом. Это и война 1812 года, и Первая мировая война, и конечно же Великая Отечественная война. Но в каком-то смысле нынешнее противостояние вписывается по своим масштабам в этот ряд, по тем колоссальным силам, которые стоят за этой борьбой, тем масштабам боевых действий, жертв, которые уже здесь, к сожалению, принесены, то выстраивается определенная логика. И во время войны двенадцатого года и остальные перечисленные войны они, как мы можем увидеть, служили поводом для такого переворота общественного сознания. В результате происходили тектонические сдвиги в самосознании общества, в идеологии, в культуре, в науке в том числе, конечно же, в политике. И страна, и общество выходили из этих войн другими.
И вот происходило такое очищение своеобразное, приходила в сознание, так сказать, интеллигенция общества, именно в осознание многих вещей в результате вот этих вызовов. Потому что война это действительно такое огненное испытание не только для государства, для его институтов, для экономики, военно-технической мощи, но и для культуры, для науки, для всей общественной жизни. И Отечественная война это что такое? Это как раз такая война, в которой все, весь народ, все общество, вся страна должны внести свой вклад, выложиться должны, должны мобилизоваться. Вот такая мобилизация происходила. В результате войны 1812 года что у нас происходит? Происходит разочарование русского общества в идеалах французской революции, в галлофильстве, которое было характерно для русского общества накануне войны. Все это испаряется и в результате начинается, зарождается патриотическое самосознание. Впоследствии мы видим это в русской философии. Славянофилы не могли бы появиться, если бы не было этой войны. И эти идеи появляются уже в ходе войны 1812-го года. То же самое Первая мировая война, она, конечно, трагическая, драматическая для России по своим судьбам, по своим результатам, но, тем не менее, тоже общество очень активно участвовало, философы выступали с лекциями популярными во всей стране, писали книги, специальные сочинения, где они были инспирированы этими вызовами, которые принесла война, стремились объяснить ее смысл для России в такой историософской перспективе.
Я предлагаю обратиться к сравнительно недавним событиям Великой Отечественной войны в том, как происходила мобилизация ученых, деятелей культуры тогда. Очень оперативно они отреагировали, надо сказать, и уже в 42-43 годах начинают появляться не просто публикации какие-то статьи, а целые книги, монографии, которые были вызваны к жизни страшными военными событиями. Но я просто перечислю. Наиболее из них такие выдающиеся, яркие, это труды нашего замечательного академика Дмитрия Сергеевича Лихачева. Уже в 42 году он издает книгу «Оборона древнерусских городов», которая должна была быть таким свидетельством того, как в истории наши предки героически защищали свою землю. Позднее, к концу войны, выходит его книга «Самосознание Древней Руси», где он показывает вот эту уже смысловую сторону, чем отличалось сознание, духовно-историческая правота русского народа в его противоборстве с захватчиками. Это было поучительно для современников.
Замечательный историк Борис Греков, автор книги «Киевская Русь», он пишет книгу, посвященную борьбе русского народа за независимую государственность на протяжении истории. Она тоже выходит в 1943 году. Евгений Тарле, находясь в Казани в эвакуации, создает капитальный труд как раз во время войны о Крымской войне, об истории Крымской войны.
Еще один пример хочу привести. Вот такая замечательная книжка. Она даже есть у меня в личной библиотеке. Сергей Николаевич Дурылин «Русские писатели в Отечественной войне 1812 года». Сергей Николаевич Дурылин фигура примечательная. Это деятель русского религиозно-философского ренессанса начала XX века. Он был секретарем религиозно-философского общества имени Владимира Соловьева. Ну, все, кто интересуется, занимается этим периодом, им это имя знакомо. Он даже принял священный сан, точно так же, как Сергий Булгаков, на излёте в революционные годы бурные. Но затем он посвятил себя академической работе, литературоведению, искусствоведению. И вот в 43-м году он уже издаёт книгу. Приведу буквально пару небольших цитат.
СМ: В Советском Союзе?
АЧ: Разумеется, да. Он остался в России. Пишет о том, о долге писателей и вообще деятелей культуры, людей слова, об их долге вот в таких исторических условиях. Не все писатели надели военную форму, но все, за немногими исключениями, отточили перо по-военному, подчинили свою работу дисциплине военного времени, сумели так или иначе, ярче или слабее, влить свою личную творческую тему в единую общую тему всей страны — любовь к Родине и борьбу за ее свободу. Перо писателя в этих условиях становится таким же военным оружием, в прямом смысле слова, как винтовка бойца или пулемет в руках пулеметчика.
Ну и, конечно же, ученые-философы тоже не могли остаться в стороне, и головная институция философская, это Институт философии Академии наук, к тому времени уже существовавшая, она здесь выступила таким флагманом, примером для всех остальных. И деятельность института, я вот хотел бы два слова еще об этом сказать специально, она заключалась главным образом в двух направлениях в связи с этим. Это актуализация, обращение к русскому философскому наследию, его актуализация именно в свете происходящих исторических событий, патриотического воспитания самосознания. И второе, это возрождение классических наук, таких как логика и психология. Потому что эти науки после революции считались буржуазными, они находились в загоне, под запретом. Но, как показало развитие событий, без них было невозможно полноценное продолжение культурной жизни, государственного строительства. И эти науки… Был запрос на их реанимацию. Нужно было написать новые учебники, разработать новые учебные программы. И вот эта задача тоже встала перед институтом. Причем интересно, что это произошло буквально накануне войны.
В конце мая 41-го года, Сталин вызывает к себе в Кремль директора Института философии Павла Федоровича Юдина и объясняет ему, что вот я столкнулся с проблемой, провожу заседание правительства, а министры не могут внятно сформулировать мысль, объяснить, в чем суть проблемы, что они хотят. Они спрашивают, как докладывать, кратко или подробно. Я им говорю, как хотите, но у вас не больше трех минут. И вот они не в состоянии. В отведенное время они путают понятия. И в общем он пришел к выводу, что это от недостатка логической культуры. И поставил такую задачу перед институтом. И вот как раз во время войны институт эту задачу успешно решил. Было в эвакуации, где большая часть коллектива находилась в Алма-Ате, создано два конструкторских бюро, условно говоря, как у нас военной промышленности, была конкуренция. Точно так же, по такому же принципу, была организована и эта работа. Один коллектив возглавил Валентин Фердинандович Асмус, наш замечательный философ известный. Второй коллектив возглавил Эрнест Кольман. Они написали две версии учебника, которые затем обсуждались. В их обсуждении, доработке приняла участие вся элита, сливки так сказать философской общественности, в том числе Лосев Алексей Федорович активную часть и принимал и многие другие
И это было воспринято с огромным ликованием всем культурным слоям страны, потому что они увидели в этом знак возрождения и возвращения страны к преемственности ее по отношению к великой дореволюционной культуре, полноценному наследованию вот этой культуры. Потому что без логики, как разумной основой человеческих действий, науки об этом, действительно трудно вести речь о полноценной системе образования, науке и, как выясняется, самого государственного строительства.
Второе направление – это возрождение русской философии. Точнее, вообще говоря, в условиях советского государства надо говорить о том, что это было просто конституирование истории русской философии как предмета, потому что после революции подобного фактически не было. Велась речь о так называемой истории философии народов СССР в лучшем случае. Вообще национальный этот элемент, русский, его не принято было педалировать. Но тут стало ясно, что в условиях войны интернационализм не самый лучший инструмент для формирования патриотического сознания. И в результате мы наблюдаем такой дрейф. Символично, что в 43-м году одновременно распускается Коммунистический интернационал, как организация. Вот эта политика экспорта мировой революции, от неё фактически мы отказываемся. В этом же году возрождается патриаршество русское, один из главных институтов духовных русских, российских. И в этом же году принимается решение о создании истории русской философии как отдельного самостоятельного тома в серии истории всемирной философии, которая была запущена Институтом философии. Вот я изучал архивные документы, мы сейчас с коллегой даже подготовили статью, которая буквально должна выйти вот скоро в «Вестнике Русской христианской гуманитарной академии» в Санкт-Петербурге, где можно проследить эволюцию вот этого, как начиналось, какой был план, проспект, какая была концепция и как именно вот перелом происходит в 43-м году. И, к сожалению, рукопись этого тома, который был готов, он не был издан в результате. Но там были свои, так сказать, передряги, свои интриги. Попал под разгром предыдущий том, который был посвящен классической немецкой философии, потому что слишком апологетично, якобы, она излагалась. И под этим предлогом был закрыт весь проект. Но работа все равно была выполнена, были воспитаны кадры соответствующие, которые уже могли в дальнейшем продолжать этим заниматься. И самое главное, была разработана концепция. И вот доклад по концепции тома, который делал заведующий отделом истории и философии института Борис Быховский в самом конце, в декабре 43-го года, в нем есть интересные тезисы. Я буквально пару из них воспроизведу. Эти тезисы актуальны и сейчас.
Первый заключается в том, что в России была самостоятельная философская традиция, которая ничуть не уступает по своему значению западной. То есть мы не должны себя воспринимать как учеников вот этой западной цивилизации, западной философии, западной науке. Поскольку русская культура, она непосредственно от Византии ведет свое родословное, ну вот крещение Руси и дальнейшие культурные контакты, вот в их рамках она и сформировалась. То через Византию мы напрямую наследуем античности, классической античности. И мы не нуждаемся в посредниках, каких бы то ни было западных, для того, чтобы вот эти идеалы, все-таки все идеалы были тогда заложены, чтобы их понимать, развивать и по-своему притворять.
И второй тезис это тот, что русская философия, она даже превосходит западную. То есть, например, то, что было революционным для того времени, это подробно освещалось наследие не только философов, материалистов, каких-то революционных демократов, как это традиционно, но и идеалистов, и философов, таких как Лев Толстой, морализаторов, христианских моралистов. И там интересно был сформулирован тезис, что даже русские идеалисты, они прогрессивнее, чем западные материалисты. И ставилось также, третий тезис заключался в том, из которых я выделяю, что традиционные ценности русской – ну может быть там было немножко по-другому сформулировано, но смысл именно такой – традиционные ценности русской культуры, они по-прежнему актуальны, мы должны им следовать.
СМ: Это передача «Традиции». После короткой паузы мы вернёмся. «Традиции» с Сергеем Михеевым. В эфире передача Традиция, вторая часть нашей передачи, в студии Сергей Михеев и у нас в гостях ведущий научный сотрудник Института философии Российской академии наук, кандидат философских наук Анатолий Владимирович Черняев. Мы говорим о том опыте философского осмысления Великой Отечественной войны, который был в XX веке, ну и вообще о том, что гуманитарная наука, она неизбежно, во-первых, и меняется под воздействием разных иногда и кризисных явлений в истории нашей страны, но и она же осмысляет эти явления, да, дает основу для их мотивации, если хотите, и так далее. Но вот у меня вопрос в связи с тем, о чем вы говорили. Да, действительно, в период Великой Отечественной войны гуманитарная наука, в том числе, она занималась осмыслением и нашего наследия, и, как вы сказали, как раз много из того, что было невозможно до, условно говоря, Великой Отечественной войны, стало критически необходимым и возможным по ходу введения этой войны. Просто стало понятно, что надо многие вещи возродить, переосмыслить и так далее. Но тогда было одно серьезное ограничение, которое было неизбежно в связи с идеологической наполненностью советского проекта. И это религиозный вопрос. Грубо говоря, он мог освещаться в историческом контексте, но не мог освещаться как смысловой, сутевой вопрос. А вот сейчас как эти вещи можно было бы сочетать? Потому что на мой личный взгляд, в общем, на самом деле, без религиозного осмысления и философии никакой было бы невозможно. Не было бы никакой философии, мне кажется, если бы у людей вообще не возникали мысли о чем-то, так сказать, ну скажем так, если попроще, нематериальном. Но в любом случае эти вещи, особенно в приложении к истории нашей страны, они неотъемлемо, в советское время их в значительной степени как бы искусно разделяли. А вот сейчас как это может выглядеть или скажем, что здесь можно об этом сказать?
АЧ: Да, спасибо большое. Очень хороший вопрос. Кстати говоря, вот опять-таки мы зачастую находимся в плену таких стереотипных представлений, в том числе о советском времени. А вот изучение архивов, оно показывает, что все было сложнее. И как раз таки вот в этот период, о котором я говорил, и в рамках деятельности Института философии, там было предложение сформулировано как раз Кольманом, о котором я уже упоминал. Вряд ли он был православным человеком, но тем не менее это был человек, который мыслил философски, мыслил государственно, и он составлял записку в директивные органы, где он предлагал ввести предмет (то есть, видимо, обсуждалась реформа системы образования тогда: это 42-й год, хочу обратить внимание, конец 42-го года, еще даже не 43-й, еще не год великого перелома, но уже обсуждалось изменение системы образования, которое в результате привело, как мы знаем, к попытке возрождения классики, раздельное обучение, классические предметы, логика, психология и так далее) и он предлагал также ввести этику. И вот интересно, какой аргумент он вводил, что после отмены изучения Закона Божьего, к сожалению, нравственный уровень нашей молодежи он неуклонно снижается. И то, что мы можем предложить взамен Закона Божьего, оно эту функцию выполнить не может. То есть там какое-то комсомольское воспитание и вот это всё. И прямым текстом вот это было сформулировано, апелляция к Закону Божьему. Ну и, соответственно, возрождение патриаршества, открытие семинарии, монастырей, которое тогда началось, это все укладывается в эту же парадигму.
Вообще религиозный компонент он не отделим от истории русской науки и культуры и вот история духовного просвещения так называемого, в частности, она во многом может рассматриваться как предыстория русской науки, потому что русская наука как таковая появилась только в XVIII веке классическая. Но это не значит, что не было письменности, не было книжности, не было учёности. И как раз таки вот интересно, что учёность в основном развивалась в западнорусских землях. В 16-17 веке. И во многом именно там была сформулирована вот та база, которая впоследствии стала основой для развития русской науки, где, как подчеркивал в своей книге «Пути русского богословия» протерей Георгий Флоровский, если посмотреть биографии великих русских ученых, неважно, гуманитариев, естественников, представителей точных наук, из них очень значительный процент это были выходцы из духовного сословия или же из семинарских профессоров, из семинарской профессуры. И это не случайно. А таким вот плацдармом, полигоном для интенсивного развития церковной науки стали западнорусские земли. И это тоже не случайно, потому что это был период цивилизационной такой духовной борьбы против Унии. Сначала была заключена, как известно, Люблинская уния политическая. Вскоре вслед за ней Брестская уния, которая уже предписывала объединение церквей. И начались гонения на православных, на территории западнорусских земель, которые в результате исторических пертурбаций оказались под контролем польско-литовского государства, Речи Посполитой, уже после Люблинской унии.
И с чем столкнулось православное население? Оно столкнулось с репрессиями со стороны католической администрации и в особенности отцов и иезуитов. Это была программа иезуита Антонио Поссевино, который по поручению Папы Римского специально путешествовал в Россию, чтобы изучить перспективы ее окатоличивания. Он пришел к выводу, что пока с Москвой трудно будет это осуществить, а вот эти западнорусские земли, они могут стать легкой добычей. И поэтому они сосредоточились там. И они действовали через административные методы, они всячески ущемляли в правах православные духовенства, православные храмы, монастыри. Через шантаж и подкуп и давление на церковную иерархию, к сожалению, Ззначительная часть, если не большинство представителей иерархии, они не смогли этим искушением противостоять. Они переметнулись в сторону Унии. И тогда православный народ, само население, поняло, что если они сами себя не защитят, не найдут способов противостоять этому, то они потеряют свою православную идентичность, которая для них было главным в жизни. В результате начинается бурное развитие низового движения. Создаются братства, создаются общины, создаются школы. Все это на общественных началах, в складчину, как корпоративные сообщества. Они приглашают специалистов с Афона, сотрудничают и с западными учеными. Комплекс задач был широкий. То есть впервые православное население оказалось в мультиконфессиональной среде. Там были как католики, так и протестанты уже к тому времени, и иудеи. Это была сложная очень такая этноконфессиональная среда. И конкурентная среда, самое главное. То есть, если традиционно на территории России православие было господствующим вероисповеданием, то здесь им нужно было отстаивать. Им нужно было вот в этой постоянной борьбе, не только политической, но и интеллектуальной, самое главное, оставаться на высоте и давать инструментарий для защиты своих убеждений, чтобы дать ответ своему упованию, как говорил апостол. И в результате они осваивают языки, они переводят священные тексты, они переводят наследие святых отцов, они создают полемические трактаты против католиков и протестантов, и в этом участвуют многие выдающиеся деятели русской культуры, князь Острожский, князя Андрея Курбского нельзя не назвать, конечно, сложной фигурой. Но, конечно, как предатель, как тот, кто сбежал от своего государя, он заслуживает осуждения, но, может быть, он в чем-то и искупил эту свою вину, потому что он потом 20 лет посвятил тому, в основном, что спонсировал и лично участвовал. Он изучил латинский язык, уже будучи с седыми волосами, как он сам говорил, и сам перевел произведение Иоанна Дамаскина. Это фундаментальные для православного богословия труды. Князь Константин Острожский, старец Артемий Троицкий и многие другие. Фактически вот в этой среде и создается вот та самая основа для русской науки, русского просвещения, впоследствии без которой был бы ни мыслим ни Ломоносов, как явление, ни вообще взлет такой яркий блестящий русской научной мысли в 18 и 19 веках; и основа для нынешней фундаментальной российской науки.
СМ: Ну, вообще, параллели здесь совершенно очевидны. И, кстати говоря, жалко, что многие этого не понимают или, скажем, просто не знают, или им некогда. Но, по сути, мы разгребаем сейчас конкретно последствия событий, в том числе вот тех вот, как будто бы дальних веков. И для осознания того, что происходит, мне кажется, даже просто историческое знание здесь крайне важно. Ну, и параллели с давлением на православных тоже сами напрашиваются. Ну а вот если от глубины веков перейти к современности, происходит ли что-то в этом роде сейчас? Я имею в виду осознание, осмысление, ну и вот то, с чего мы и начали, вклад гуманитариев, философов в частности, в нынешнюю ситуацию.
АЧ: Да, программа «Традиции», она, очевидно, подразумевает, что мы смотрим на современные проблемы через призму исторической предыстории, через исторические опыты. Есть такая формула: прошлое толкует нас. Вот мне она очень нравится. В общем-то, действительно, в истории очень многое повторяется, и учить уроки истории совершенно необходимо для того, чтобы оставаться на высоте в современности. И вот то, о чём мы говорили до этого, оно, по-моему, имеет самое прямое отношение к современным проблемам. Вот то, что было во время Великой Отечественной войны, это показывает, насколько важна мобилизация науки, интеллектуального, культурного сообщества, как части вообще нации, народа на борьбу в рамках Отечественной войны, такой вот глобальной войны. И то, что было в западнорусских землях, вот этот опыт православного просвещения, православного противостояния иноконфессиональной экспансии, оснащенной всеми интеллектуальными и политическими инструментами. Это тоже очень ценный прецедент. И это как бы такие два разных крыла, которые нам сегодня может быть необходимы.
СМ: Прошу прощения, Анатолий Владимирович, я просто вот что хочу сказать, сейчас мы как раз продолжим про это. Буквально на фразу. Просто у нас повторяется ситуация, когда мы к очень серьезным моментам нашей истории подходим без научного обоснования. Например, одна из проблем нынешнего периода состоит в том, что подготовки информационной, научной, такой, так сказать, смысловой к тому, что происходит, ее просто не было. Ее просто не было, потому что было ощущение, что можно все сделать за 1, 2, 3, 4 дня. И в результате поднимаются вопросы, на которые приходится отвечать с колес.
АЧ: Да, я понимаю, о чем вы говорите. Это действительно проблема, но она, я бы сказал так, не новая, и не мы первые, кто с этим сталкиваемся. Это достаточно закономерное явление, и по-своему его описал такой философ был Андрей Бергсон. У него есть книга «Два источника морали и религии». В чем они заключаются, эти два источника? Ну, можно сказать, не только морали и религии, а вообще науки, философии любых духовных институтов.
Это жречество и пророчество, если по религиозной терминологии. Жречество – это такой консервативный элемент, который как бы формы какие-то устанавливает, их сохраняет и защищает. А пророчество – это профитический, такой вот пассионарный, если угодно, элемент. Без которого тоже было бы невозможно религия и любая другая духовная форма жизни, культурная. Но эти два элемента, они друг с другом находятся в конкуренции, в постоянной борьбе. И бывают разные исторические эпохи, когда есть запрос на вот этот элемент консервирующий, жреческий, и наоборот есть запрос на элемент пророческий, пассионарный. Жреческий элемент: его разновидностью являются институциональные формы науки, в частности, культуры. Те традиционные институты, учреждения, которые привыкли работать по определенной инерции, они когда-то сформировались под определенные задачи. И они так и продолжают вот это своё инерционное движение в соответствии с этим. Вот ярким примером является, снова о нем напомню, это выступление Гарбузова. Почему это произошло? Да потому что Институт США и Канады, он в своё время создавался в 60-е годы специально под проект конвергенции. Он должен был научно и идеологически обслуживать, один из институтов, не единственный далеко, этот проект .конвергенции Советского Союза с западным миром, прежде всего Соединёнными Штатами, как основным его контрагентом. Под это затачивались люди, под это формировались парадигмы научные. Они привыкли так работать. И, понимаете, привычку очень трудно изменить. Особенно привычка, которая из поколения в поколение передается и уже канонизирована. Потому что основоположник этого института академик Арбатов, идеолог конвергенции, его именем теперь называется институт. Понимаете, это не случайно. И вот в этом и заключается проблема, что вот эти институты, традиционные такие, они довольно неповоротливые. Им трудно реагировать оперативно на новые вызовы. И здесь как раз незаменим, жизненно важен вот этот элемент пассионарности, элемент пророчества, я бы сказал, который в таких ситуациях выходит на авансцену, и он начинает лидировать.
Сегодня, например, вот как раз в сфере, если бы во время Великой Отечественной войны институциональную науку удалось мобилизовать, как вот в частности, я пытался показать, достаточно быстро и успешно, то сейчас с этим гораздо сложнее. Но зато сейчас у нас есть вот такие вот пассионарные движения, которые уже себе вполне убедительно заявили на них в общем-то возлагается основная надежда, мне кажется. Основная надежда должна быть связана с ними, что они нам покажут пример, сформулируют какие-то векторы, идеи смыслы ценности, именно исходя из вот тех вызовов актуальных угроз с которыми мы сейчас имеем дело и с той перестройкой цивилизационного возвращения к каким-то истинным цивилизационным основам, без которого, видимо, Россия не сможет продолжить свое историческое существование как великое государство. Вот в чем заключается вызов. Что это за движение? Я вот имел счастье принять участие в такой конференции, которая проходила в конце 22-го года в Донбассе на базе Высшего командного училища Донецкого. Она называлась «Философия на линии фронта». И организовывалась она, как я уже сказал, руководством этого военного училища. И там есть такой замечательный преподаватель Андрей Коробов-Латынцев, лейтенант. Он философ, на кафедре философии преподает. И он как раз занимается русской философией войны. Довольно известная сейчас фигура, он много выступает. И в то же время принимает участие в организации таких мероприятий. Также туда съехались люди, очень много было людей из Петербурга (это Никита Сендюков, Ольга Бонч-Осмоловская и другие), с других регионов России. Из Москвы сравнительно немного. И это неудивительно как раз, потому что если мы посмотрим опять же исторически, традиционно, то столицы, они, как правило, отстают. Они более инертно существуют, они более консервативны, а пассионарии находятся за пределами столицы. И вот точно так же было и в XIX веке, когда появляется славянофильство, которое выражало, собственно, самосознание русского народа в новых исторических условиях. Оно где появилось? Оно не в столице, не в Питере появилось, не в Санкт-Петербурге. Оно появляется в Москве. Но именно оно становится главной идейной основой и определяет траекторию дальнейшего развития русской мысли. Поэтому и здесь тоже такая же закономерность может быть отмечена. Очень интересная была конференция. Это неформальное мероприятие, как обычно бывает в научной конференции, где все оттарабанили свои доклады, а аудитория отоспалась. Нет, каждый доклад было событие. Каждое слово буквально ловили. Причем, там например выступали не только ученые, там выступали некоторые сотрудники, учащиеся даже этого училища. Один из них уже успел даже побывать на линии фронта, потерять ногу. И он вышел, так достаточно конечно безыскусно выступил, но его выступление было очень впечатляющим, потому что это человек, который вот уже сам такое испытание перенес. Но насколько вот он убежден – это только закалило его, понимаете, вот это испытание. И это было очень важное свидетельство для всех. Ну, надо сказать, что к организации этой конференции также имела отношение такая, ну, не в порядке рекламы, просто надо сказать как есть. Есть такое культурное объединение «Солнца Севера» в Питере. Вот оно проводит различные мероприятия. И еще одно, последнее важное, чем я хочу сказать, их проект, это так называемый всероссийский «Философский Собор».
Они начали их проводить уже весной 2022 года и уже провели порядка восьми заседаний. Сейчас на этой основе сформирована книга, которая должна выйти, материалов, докладов этого собора. Лозунг такой, девиз: «великое русское исправление имен». Это то, что нас отсылает к конфуцианству. Я вот просто две строчки из Конфуция процитирую, из «Луньюй», там где излагается вот эта суть, почему важно исправление имен. Потому что если понятия, имена неправильно названы, то тогда за словами не стоит их истинное содержание, а если слова не обозначают то, что нужно, то дела не могут быть совершены. И вот нужно исправление имен. Также и нам сейчас нужно исправление понятий, фундаментальных понятий, концепций, на основе которых мы стоим. И результатом этого исправления должна стать в том числе и перестройка всей институциональной системы науки, высшего образования, просвещения, культуры.
СМ: Это была программа «Традиция». И в гостях у нас был Анатолий Владимирович Черняев, кандидат философских наук, ведущий научный сотрудник Института философии Российской академии науки. Я думаю, что к этой теме мы еще не раз вернемся.
