Замечательный прозаик и многолетний ректор Литературного института Сергей Есин (в эти декабрьские дни ему исполнилось бы 85 лет) устами персонажа одного из своих романов так описывает положение современного российского литератора со всеми его невеселыми перспективами: «Мы скоро доносим свои костюмы, которые купили двадцать лет назад, окончательно развалятся наши машины, мы продадим наши квартиры, потому что содержать их не на что, и превратимся в люмпенов. Раньше, много лет назад, когда в нашу страну приезжал знаменитый американский писатель Стейнбек, он восхищался материальным положением русского, тогда советского, писателя. Когда американского классика спрашивали о роли писателя в их свободном обществе, он объяснял, что это положение отвечает положению между пингвином и собакой. Сейчас такое же положение заняли в России писатели, которые раньше были людьми хотя и среднеобеспеченными, но достойными».
Нынешняя люмпенизация писателей и вообще деятелей искусства имеет отчетливую историческую параллель в прошлом, когда творцы художественной моды и законодатели высокой эстетики после Великой французской революции 1789 года, которую многие из них по наивности горячо приветствовали, оказались без средств к существованию. Будучи лишены материального довольствия, щедрой рукой рассыпавшегося на них в королевском Версале и во дворцах знати, аристократы духа, то есть поэты и актеры, художники и музыканты вынуждены были влачить самую жалкую жизнь, ютясь в беднейших районах Парижа. Таких, например, как труднодоступный холмистый Монмартр, где они сделались соседями непоседливых цыган, эмигрировавших в основном из Богемии, как на немецкий манер в Европе чаще всего принято было тогда называть Чехию. От бойкого племени потомственных конокрадов и попрошаек незадачливые жрецы Мельпомены, Евтерпы и Терпсихоры переняли наименование богема, а также в известной мере образ жизни и внешний вид. Привыкшая питаться жирными кусками со стола сюзерена и не слишком задумываться о завтрашнем дне творческая прослойка быстро обнищала, обносилась и в конце концов была вынуждена рядиться в фантастические костюмы, сшитые порой из случайных лоскутков грошового тряпья, ветоши, продававшейся на вес. Однако в отличие от грубоватых выходцев из джунглей Индостана эта рафинированная публика умела и в нищете сохранить осанку некоторого благородства, так что уже в XIX веке принадлежность к богеме перестала считаться чем-то дурным и зазорным, а затем – кто бы мог подумать – и вовсе сделалась недостижимой привилегией в завистливых глазках эпатируемого интеллигенцией буржуа.
Сформировавшийся таким образом богемный стиль сохраняет свой неизменный характер и поныне, соединяя в себе две, казалось бы, противоречащие друг другу крайности – демократизм и элитарность. Бохо традиционно отличает уклон в этнику, кочевье по всей палитре цветов, расхристанный крой, вольность в сочетаниях элементов, тяга к украшениям, обилие разнообразных аксессуаров и многослойность – и все это, как поется в советском киношлягере «Жестокий романс», по родству цыганской души. А раз так, то какие тут могут быть запреты или ограничения?! Бохо не масонская организация, он позволяет любому члену творческого табора вытворять все что угодно, кроме, пожалуй, одного-единственного – становиться на кого-то похожим. Словно подлинный мастер, прекрасно знающий цену копиям и подражаниям в искусстве, этот стиль буквально вынуждает своих адептов к яркой оригинальности.
Как ни странно на первый взгляд, но и нестандартность имеет свои законы. Так, в бохо явное предпочтение перед сдержанной простотой отдается кричащей усложненности look’a, можно сказать, его многомерности, выражающейся в сочетании самых разнородных элементов, порой даже абсолютно несовместимых в каком-либо ином стиле. Но удивительно: нагромождение оверсайза из широченных свитеров, жакетов и кардиганов на платья и узкие юбки с цветочными принтами и разнообразной текстурой, сочетание ниток крупных деревянных бус и браслетов из кости с дорогими ювелирными украшениями не разрушают поэтичность нетривиального образа, а наоборот, придают ему небывалую легкость и естественность. При всей комфортабельности, уютности одежда бохо вовсе не выглядит строго домашней: стоит лишь обернуть шею длинным шарфом или опоясать ремнем вытянутый свитер – и вот вы уже готовы к выходу в свет, на премьеру спектакля или презентацию книги.
Классическое правило трех украшений не играет здесь ровно никакой роли – разве что чрезмерное пристрастие к демонстрации содержимого всех ваших шкатулок разом утяжелит вас, и притом не только визуально. Зато большое значение приобретают декоративные элементы: вышивка, кружево, бахрома, даже перья украшают сарафаны и юбки из хлопка, бархата, шелка, льна, вельвета, гипюра или шифона и, невзирая на размер кошелька и дату рождения в паспорте, делают ваш внешний вид чрезвычайно нарядным и праздничным. Солнечным, если хотите.
Да-да, неслучайно к наиболее узнаваемым подвидам бохо относится стиль хиппи. Эстетике «детей солнца», как они сами себя именуют, близка и раскрепощенность богемы, и ее поликультурализм, выраженный в широчайшем использовании бохо народных орнаментов и традиционных этнических украшений. Но отсюда вовсе не следует, будто капризная богема не помнит родства своего и ей совсем уж не свойственен былой шик с аристократическим уклоном: зауживая силуэт, используя дорогие ткани и модные новшества, бохо-шик вобрал в себя также и некоторые черты гламура.
Конечно, обилие вышивки, кружев и рюшей роднит бохо с винтажем, а в красочности он, пожалуй, и сейчас не уступит концертным нарядам голосистых цыганок на сцене московского театра «Ромэн», однако далеко не сакраментальность есть сокрытый двигатель этого вечно молодого стиля, а неистребимая в человеке жажда творчества. Вот почему реноме бохо поддерживается самыми успешными звездами эстрады и кино мирового уровня. Такими как Кейт Мосс, уместно совмещающей жакеты с блошиного рынка и платья от элитных дизайнеров, Сиеной Миллер, гордящейся тем, что выглядит как хиппи даже в деловом костюме, или Ванессой Паради, служившей некогда моделью и музой Карлу Лагерфельду. А из мужчин, например, бывшим супругом Ванессы и отцом их двух совместных детей Джонни Деппом, хотя для него и более характерен уклон в гранж. Все они регулярно и со вкусом одеваются как настоящая парижская богема, знакомая нам по персонажам одноименной оперы Джакомо Пуччини.
Но все-таки самые запоминающиеся и экстравагантные образы бохо-шика принадлежат неподражаемой британской актрисе Хелене Бонем Картер, которую, впрочем, ядовитая пресса Туманного Альбиона часто критикует за слишком смелое сочетание мрачной готики с яркими принтами и расчетливую небрежность, иногда напоминающую настоящую безвкусицу. Действительно, к шикарному платью от Вивьен Вествуд Хелена с легкостью может добавить, к примеру, разноцветные туфли. При этом Беллатриса Лейстрейндж из киноэпопеи о Гарри Поттере вовсе не считает себя эксцентричной и даже с милым лукавством заявляет, что якобы вообще не следит за модой. Стоит, однако, вчитаться в ее интервью, чтобы понять естественную подоплеку таких заявлений. «Я не делаю чего-то специально, чтобы выглядеть так, как выгляжу, – разъясняет актриса. – Но тем не менее знаю: вкус у меня есть. Он привит мне с детства, моя мама была настоящей аристократкой и научила меня многому, в том числе и умению выглядеть стильно в любой ситуации… К моде все сегодня относятся так серьезно, что из нее уходит все веселье. Все эти безжалостные правила приводят к тому, что женщины фактически не самовыражаются. Они стали овцами в стаде». К правнучке английского премьера лорда Асквита и командора ордена Британской империи стоит прислушаться.
Вторит ей старейшая на сегодняшний день, практически уже антикварная икона бохо-стиля американская дизайнерша (это не оговорка – ее муж тоже был известным дизайнером) Айрис Апфель, которая в свои 98 лет старается не пропускать модные показы, появляясь на публике в смелом синтезе нью-йорской барахолки с вещами от Dolce&Gabbana и Oskar de la Renta: «Стиль – это, безусловно, врожденное чувство: вы либо им обладаете, либо нет». «Но, – несколько смягчившись, продолжает далее миссис Апфель, – при этом вы можете постоянно работать над его усовершенствованием вне зависимости от собственных талантов и сферы деятельности. Если у вас нет врожденного таланта, то сможете стать более или менее творческим человеком. Правда, художником не станете».
