К выходу биографии Жоржа Нива, рассказанной им Александру Архангельскому
КОММЕНТАРИЙ ЗИНОВЬЕВ.ИНФО
Редакция Зиновьев.Инфо поздравляет Жоржа Нива с выходом в свет его биографии, рассказанной журналисту Александру Архангельскому и приуроченной к 85-летию известного французского слависта.
По поводу «бестселлера Зиновьева “Зияющие высоты”», который «был открыт для западной публики издателем Владимиром Димитриевичем при поддержке Ж. Нива». Владимир Димитриевич сам был настолько тонким знатоком русской литературы, что сразу же оценил именно этот шедевр, назвав его «Первым романом XXI века». Но главное даже не в этом, а в том судьбинно-историческом решении публиковать роман во чтобы то ни стало, которое принял в Москве сам Александр Зиновьев и его жена Ольга в 1976 году, рискуя при этом своей жизнью, свободой, а также жизнью, свободой и благополучием своей семьи. Судьба романа зависела только от этого решения автора, а не от чьего бы то ни было совета, данного где-то в тихой, спокойной и сытой Швейцарии.
По поводу тезиса «долгое время Александр Зиновьев объяснял нам, что Советский Союз — навсегда. Минимум на тысячу лет». Фразы, вырванные из контекста можно представить каким угодно любым образом. Александр Зиновьев до последнего дня своей жизни был твёрдо убеждён, что советский проект мог бы существовать бесконечно долго, и что коммунистическая система была прочной и способной преодолевать кризисы, если бы не великое историческое предательство политической верхушки Советского Союза во главе с Горбачёвым и беспрецедентная атака коллективного Запада в период «холодной войны». Вырванная из контекста, данная мысль Зиновьева показывает уровень подмены понятий, столь часто применяемые пишущими людьми, вплоть до жонглирования фактами. Гибель СССР – синоним исторической России для Зиновьева – была невозможна для него ещё и в силу его действительно патриотической гражданской позиции, а не конъюнктурных пророчеств «диссидентуры» всех мастей, щедро проплаченных в ходе идеолого-пропагандистской войны Запада против коммунизма.
Примечательно, что в разделе «Что за чем» почему-то не упомянуты ни выход в 1976 году во Франции романа «Зияющие высоты» и его феерический успех (хотя опусы других авторов фигурируют), ни изгнание из СССР в 1978 году Александра Зиновьева с семьей, в отличие от других эмигрантов. Для Зиновьевых это была не добровольная эмиграция в поисках лучшей жизни: его лишили советского гражданства и единственного среди эмигрантов фронтовика разжаловали в рядовые, лишив военных государственных наград и научных степеней.
Оставим это на совести Александра Архангельского, который и после выхода документального проекта «Отдел» делает всё возможное, чтобы в упор не видеть формат Зиновьева. Поражают либеральная гибкость Архангельского и то, каких усилий ему стоит, чтобы увернуться от всего, что связано с Александром Зиновьевым, попытаться «не увидеть» масштаб творчества и огромный объём интеллектуального наследия действительного гиганта мысли и русской словесности.
ОТРЫВКИ ИЗ КНИГИ, В КОТОРЫХ УПОМЯНУТ АЛЕКСАНДР ЗИНОВЬЕВ
Глава 8
Русофоб и русофил
Булат Окуджава и 11 чемоданов. — “У нас бедно, но зато интересно.
— У вас богато, но зато скучно”. А в Советском Союзе и скучно, и
бедно. — Симон Маркиш, подаривший дружбу с Бродским. — Пастернак
в ГУЛАГе не сидел. — Шмон на границе. — Русский кружок в сердцевине
Женевы. — Зияющие высоты? Надо брать!
<…>
Рукопись “Жизни и судьбы” поступила к моему сербскому другу, жителю Лозанны, издателю Владимиру Дмитриевичу (так в своё время оказались у него и “Зияющие высоты” Зиновьева). И он блестяще рискнул, потому что как издатель умел и любил рисковать. И выиграл — как с Гроссманом, так и с Зиновьевым.
Помню, как он в Париже передал мне машинопись “Зияющих высот” и попросил сказать, что я о ней думаю. Я отправлялся в Бретань, к родителям, взял с собой в поезд, прочитал не отрываясь, был потрясён оригинальностью этого текста, тут же позвонил Владимиру:
— Это надо немедленно брать.
Он, проверяя себя, поручил ознакомиться с рукописью ещё и Михаилу Геллеру, знаменитому диссиденту и историку, автору многотомной истории советской империи, написанной совместно с Александром Некричем. И Михаил Геллер тоже немедленно сказал:
— Бери.
Конечно, Владимир Дмитриевич не оформлял права на выпуск книги: когда речь шла о диссидентских текстах, такого документа просто не могло быть. Что иногда имело свои последствия, как в случае с Гроссманом, чьи права потом оспорили, а иногда заканчивалось счастливо, как с Зиновьевым, который через два-три года после “Высот” перебрался к нам на Запад. И началась отдельная сложная и символическая история об отношениях издателя со своим писателем и писателя — со своим издателем.
<…>
Глава 9
Наука и вера
Из католиков в протестанты. — Из профессоров в священники. —
“Можем вас крестить! — Спасибо, не надо». — “Проходите, голубчики!»
<…>
Долгое время Александр Зиновьев объяснял нам, что Советский Союз — навсегда. Минимум на тысячу лет. И даже в начале “перестройки”, которую он объявил “катастройкой”, Зиновьев утверждал, что ничего не изменится, всё будет идти как идёт. И был не одинок в своём пессимизме: скепсис относительно будущего России считался тогда единственно приемлемой нормой. На этом фоне тяжело было объяснять другим, что изнутри всё советское уже сгнило и опустошилось, что идеология потеряла ту силу, которую она имела во времена Пьера Паскаля, когда сотни тысяч людей в большевистской России, хочешь или не хочешь, а нужно признать, верили, что создадут нового человека, добьются истинного равенства, будут заслуженно карать богачей, кулаков, всех эксплуататоров народа. Этот энтузиазм сохранялся даже во второй половине 1950-х, когда я был московским стажёром. Я видел настоящих активистов, спорил с ними, одновременно пытался их понять. Но в семидесятые годы большинство населения никаких идеалов революции не разделяло. И дети номенклатуры пели Высоцкого, а официальных певцов презирали.
Я никогда не думал, в отличие от Зиновьева, что это на тысячу лет. Но и не мог предсказать, в отличие от Андрея Амальрика, что колосс так быстро падёт. У меня было лишь ясное чувство, что это не может продержаться слишком долго. Потому что лучшие люди или уезжают, или их выгоняют, и теперь они в Америке или у нас во Франции. А оставшиеся — под таким тяжёлым прессом, что и пошевелиться не могут. Это обескровливает страну, не даёт возможности развития, обрекает существующий режим. Шаткий каркас может рухнуть в любую минуту — достаточно ткнуть пальцем.
В известном смысле первым этот каркас пошатнул Солженицын. Сначала “Одним днём Ивана Денисовича”, а потом “Архипелагом ГУЛАГ”, этим расширенным, обогащённым, “дантовским” вариантом “Ивана Денисовича”. Его работу продолжили и диссиденты, и вполне лояльные учёные, писатели, киношники; все они раскачивали систему. Показывая её изнутри, как Трифонов, создавая образ уничтоженного русского крестьянства, как деревенщики, восстанавливая историческую память о свободе, о тех же декабристах, как Натан Эйдельман, или протестуя против поворота северных рек, как первые советские экологисты Залыгин, Распутин, Астафьев… А потом появился Горбачёв, одного за другим перехоронив всех своих предшественников-генсекретарей. И началось нечто очень интересное и очень важное.
Я тогда регулярно писал в протестантском еженедельнике Reforme. И в форме воображаемого письма обратился к новому генеральному секретарю:
Михаил Сергеевич, если вы хотите доказать, что готовы изменить страну, надо немедленно освободить академика Сахарова, только тогда мы вам поверим. Да, Андрей Дмитриевич не в тюрьме, а в каком-то виртуальном карцере, но ситуация нетерпима и невыносима.
А через несколько недель Сахарова действительно освободили. Разумеется, вне какой бы то ни было связи с моим письмом. Но это было для меня знаком: можно надеяться. Именно действия, а не слова и тем более не книги Горбачёва давали надежду; по его книгам нельзя было сказать, что он основным образом переменит страну, горбачёвские идеи напоминали добродушный вид ленинизма.
Перестройка — один из важнейших в моей жизни экзистенциальных опытов.
Все друзья бурлили, включая академика Сергея Аверинцева и литературоведа Мариэтту Чудакову. Многие из них выступали тогда по телевидению чуть ли не каждую неделю. Аверинцев, став депутатом, говорил, что надо восстановить на Руси соборность, и в духе соборности мы будем жить свободно и по-братски. Ничего подобного у нас и представить было нельзя — чтобы депутат парламента мыслил в таких категориях, тем более высказывался вслух…
<…>
Кто есть кто
Дмитриевич Владимир (1934-2011) — выходец из Сербии, ставший в Лозанне
(Швейцария) издателем. В издательстве Дмитриевича L’Age d’Homme
выходили “Петербург” Андрея Белого в переводе Ж. Нива и Ж. Катто, “Жизнь и
судьба” В. Гроссмана, все лучшие книги А. Зиновьева 162, 163
<…>
Зиновьев Александр Александрович (1922-2006) — русский философ, автор
работ по неклассической логике, этике, социологии, писатель-антиутопист;
интеллектуальный бестселлер Зиновьева “Зияющие высоты” был открыт для
западной публики издателем В. Дмитриевичем при поддержке Ж. Нива 162,
163, 167, 168
<…>
Что за чем
(Прим. Зиновьев.Инфо: в хронологии событий собраны как бы факты к биографии Жоржа Нива)
<…>
1970
Май. Арестован Андрей Амальрик, автор изданной на Западе книги “Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?”.
Октябрь. Александр Солженицын — лауреат Нобелевской премии.
1972
Жорж Нива после 12-летнего перерыва получает возможность снова приехать в СССР.
Во Франции выходят “Раковый корпус” и “Август Четырнадцатого” Солженицына в переводе Ж. Нива (в соавторстве).
Жорж Нива занимает кафедру славистики в Женевском университете и впоследствии возглавляет Русский кружок, в котором сначала выступают представители литературной эмиграции первой и второй волны, а после 1974 года, когда началась третья волна, гостями кружка станут И. Бродский, В. Некрасов, М. Геллер, В. Максимов и мн. др. На заседаниях кружка также выступал Б.
Окуджава и некоторые другие писатели из СССР.
1973
Август. Андрей Синявский, вышедший из лагеря, получает разрешение уехать во Францию.
Сентябрь. Александр Солженицын пишет открытое письмо к интеллигенции “Жить не по лжи”, ставшее своего рода манифестом ненасильственного сопротивления.
Декабрь. Эмигрантское издательство YMCA-Press публикует в Париже “Архипелаг ГУЛАГ” Солженицына (по-русски).
1974
12 февраля. Солженицын арестован; на следующий день его выдворят из СССР.
Сентябрь. Эмигрирует историк обновленческой церкви Анатолий Краснов-Левитин; позже он поселится в Люцерне (Швейцария).
Ноябрь. Выходит самиздатский сборник “Из-под глыб”, составленный единомышленниками Солженицына (статьи самого Солженицына, Игоря Шафаревича, Вадима Борисова, Евгения Барабанова и др.).
В Лозанне издана книга Ж. Нива “Sur Soljenitsyne” {“О Солженицыне”).
1975
Январь. После принятия Конгрессом поправки Джексона-Вэника (которая вводила ряд санкционных ограничений на торговлю с СССР в привязке к вопросу о праве на эмиграцию) СССР разрывает торговые связи с США.
1 августа. Брежнев, в числе руководителей 35 государств, подписывает заключительный акт Хельсинкских соглашений — итог долгой работы Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Так называемая третья корзина соглашений посвящена правам человека и предусматривает (хотя бы на бумаге) право на свободу передвижения, контактов, информации, а также право народов распоряжаться своей судьбой.
Октябрь. А.Д. Сахаров — лауреат Нобелевской премии мира.
1976
Январь. Эмигрирует Леонид Плющ.
Июль. Эмигрирует Андрей Амальрик.
Декабрь. Владимир Буковский обменен на лидера чилийских коммунистов
Луиса Корвалана и выслан из СССР.
1977
Октябрь. Принята новая — так называемая брежневская — конституция.
Декабрь. В Венеции проходит “Биеннале диссидентов”, в котором принимает участие Жорж Нива.
Эмигрировавший в 1974 году бард и драматург Александр Галич погибает в Париже от удара электрическим током.
1979
Декабрь. Начинается афганская война.
1980
Август — сентябрь. В Польше, на базе судоверфи в Гданьске, создано профсоюзное объединение “Солидарность”; оно быстро превращается в мощную общественно-политическую организацию, которая сближает позиции рабочих, интеллигенции и церкви в противостоянии коммунистической власти.
Ноябрь. В автомобильной катастрофе, по пути на правозащитную конференцию в Мадриде, погибает Андрей Амальрик, который после эмиграции поселился в Савойе, неподалёку от Ж. Нива.
<…>