«Русский Журнал», 2 марта 2008 г.
От редакции: 2 марта — уникальный день в истории России. 2 марта 1917 года Николай II подписал документ об отречении от престола, — символическое событие, ставшее важным элементом цепочки, приведшей к краху Российскую империю. 2 марта 1931 года появился на свет один из самых неоднозначных исторических деятелей в новейшей истории России — будущий Генеральный секретарь КПСС, первый и последний президент Советского Союза Михаил Сергеевич Горбачев. Вплоть до сегодняшнего дня не утихают споры относительно того, какую именно роль сыграл Михаил Горбачев в крупнейшей геополитической катастрофе ХХ века — развале СССР. И был ли этот распад последним звеном в цепи, начавшейся с «горбачевской оттепели» — перестройки.
12 февраля 2008 года в газете «The New York Times» (США) была опубликована статья «Гласность» или ловкость рук?». Впервые данная статья появилась в ряде европейских газет в начале марта 1987 года, а в газете «The New York Times» 22 марта 1987 года под заголовком «Пусть Горбачев предоставит нам доказательства». Больше она известна как «письмо десяти», авторами которого выступили эмигранты из СССР, жившие тогда на Западе: Василий Аксенов, Владимир Буковский, Александр Зиновьев и его жена Ольга, Эдуард Кузнецов, Юрий Любимов, Владимир Максимов, Эрнст Неизвестный, Юрий Орлов, Леонид Плющ. Письмо было напечатано и в СССР, став «знаковым событием» (появление в советской прессе подобного текста было абсолютно невозможным явлением). Факт перепечатки открытого письма к руководству Советского Союза через 21 год говорит о том, что оно и сегодня представляет большое значение. За комментарием мы обратились к одному из авторов письма — Ольге Мироновне Зиновьевой, вдове и соратнику всемирно известного русского мыслителя Александра Зиновьева.
«Русский журнал»: Почему «письмо десяти» опубликовано именно сейчас, спустя двадцать один год? Нет больше СССР, ряд авторов вернулись в Россию, а кого-то уже нет в живых — Владимира Максимова, Александра Зиновьева…
Ольга Зиновьева: Также как и Вы, я хочу понять, кому это нужно, кто стоит за фактом повторной публикации письма почти четверть века спустя, какие исторические механизмы намереваются включить, чтобы разбудить, по определению З. Бжезинского, «злую память народов» эпохи «холодной войны»?
Как один из авторов письма отмечу, что сейчас наша страна стоит перед таким же по-своему переломным моментом, как и тогда, двадцать один год тому назад. Конечно, не в таком трагическом масштабе. Но любопытно обращение масс-медиа США к этому письму именно сейчас: проходят выборы и в России, и в США; снова обращаются к инструментариям, которые в свое время олицетворяли положение вещей на планете, характерное для того поворотного момента движения от «черного провала» к «светлому будущему», к победе демократии над номенклатурой, к предполагаемой победе гласности над печатью умолчания.
Я не политик. Тогда я приняла участие в составлении данного письма постольку поскольку среди участников этой готовящейся акции обнаружилось отсутствие «женского» мнения. Владимир Максимов предложил мне принять участие в процессе написания и редактирования письма, на его предложение я дала положительный ответ. Кстати именно после публикации письма я узнала из советской газеты «Московские новости» (а не в 1978 году в момент высылки с мужем из СССР), что тоже была лишена советского гражданства: во введении к статье было указано, что авторы письма в разное время были лишены гражданства СССР.
Александр Александрович принимал активное участие в написании и в неоднократном редактировании этого письма. Вообще-то он никогда не был сторонником коллективных акций, но в тот момент счел необходимым принять участие в этом историческом вызове и поставить свою подпись.
Нынешняя ситуация в России в какой-то мере политический парафраз того момента 1987 года. Нам словно дают понять, что как будто бы сейчас мы — наша страна — стоим перед тем же выбором. Особенно обращает на себя внимание появление статьи на фоне предвыборной кампании в России. Интерпретируя сегодняшнее положение дел в России так, как будто закрываются символические скобки той политической оттепели, которая для всего мира открылись в горбачевское время, хотят ненавязчиво дать понять российскому руководству, что поиграли в демократию, и хватит?
Да стоит ли наша страна и в самом деле опять перед дилеммой выбора: тоталитаризм или демократия? Президента нашей страны все чаще и чаще обвиняют в авторитаризме, жесткости, в агрессивной позиции по отношению к ценностям западной демократии. На Россию опять навешиваются обвинения из словаря «холодной» войны.
Все это напоминает приезд политически корректного (pro forma) аудитора, перед которым, трепеща, должны отчитаться за прошедший период работы, а он, вороша старые документы четвертьвековой давности, поднимает указующий перст: мол, все помним, все знаем, вы за это ответите. Меня сильно удивило, признаюсь, что российские средства массовой информации снова перевели эту статью на русский язык (через двадцать один год, также как и тогда, повторился двойной перевод, хотя живы авторы, имеются первоисточники, в том числе аутентичный текст на русском языке).
Существует достаточно большое количество цивилизованных, не по двойному стандарту, четких критериев демократии, поэтому считаю недопустимой вообще саму постановку вопроса, что Россия должна перед кем-то отчитываться. Если говорить в терминах суверенной державы (чем мы бесспорно являемся), то суверенность предполагает самостоятельность и самодостаточность в решении всех, хотя бы внутренних, проблем. Особенно это справедливо, когда к нам, в «наш монастырь», приезжают сторонние наблюдатели, эксперты, вооруженные предвзятым мнением и изначально априорной самоуверенностью и готовностью решить за нас все.
РЖ: Мы живем в другом государстве, в другой политической системе. С высоты того времени что изменилось кардинального в стране?
ОЗ: Изменилось то, что Зиновьев вернулся на Родину. Для меня это является мерилом. Я позволю себе повторить его слова: «то, что будет со мной и моими работами — то будет и с Россией». В этом смысле показательна его судьба как социального нерва нашей эпохи.
РЖ: Известный славист Жорж Нива спросил как-то его о том, когда Россия изменится. На что А.А. Зиновьев ответил: когда все его книги будут опубликованы на Родине. Россия изменилась?
ОЗ: Далеко не все работы Александра Зиновьева опубликованы, хотя основные его произведения начинают открываться для России, и он перестает быть фигурой умолчания. Остается настороженное отношение власти к человеку, мыслителю, который отличался беспощадным видением, смелым научным анализом и прогнозами (которые, к слову, сбывались, о чем сам он неоднократно сожалел).
Россия меняется. Но процесс восстановления занимает гораздо больше времени, требует намного больше терпения и политического такта, чем процесс разрушения. Обращение к своим собственным внутренним силам — культурным, духовным, политическим — тот элемент перемен в нашей стране, который я с удовлетворением констатирую.
РЖ: Авторы письма в основном диссиденты. В то же время сам А.А. Зиновьев себя диссидентом не считал. Чем можно объяснить совместное авторство?
ОЗ: Переломный момент в истории нашей страны, неотъемлемой частью которой мы себя считали, привел к необходимости консолидации диссидентской эмиграции со стоявшим особняком, независимым мыслителем Зиновьевым. Он всегда занимал абсолютно самостоятельную позицию. Для моего мужа, добившегося дорогой ценой в жизни того статуса, по которому мы могли себе позволить жить, работать и высказываться предельно независимо, согласие подписать письмо означало — может быть при взгляде со стороны — отступление от наших правил. Но это как раз было тем самым исключением, которое всегда и по всем пунктам подтверждало общее правило.
Что касается регулярных и настойчивых попыток тогдашних масс-медиа определить независимую позицию Александра Зиновьева как диссидентства — это объясняется довольно просто. С точки зрения западных спецслужб, тех кругов и тех организаций, которые рассматривали любой анализ и любую критику, любое инакомыслие в Советском Союзе как проявление диссидентства, такая тончайшая diffirencia specifica как Зиновьев (кем всегда по жизни и во всех своих проявлениях он являлся) выходила за рамки, я бы сказала, их упрощенного, полярно организованного идеологического мышления. Я категорически повторяю и настаиваю: Александр Зиновьев не был ни «за», ни «против» — у него всегда была своя собственная точка зрения на политические события, на личности, на эпоху.
РЖ: Так кем, по-вашему, фактически был Александр Зиновьев в глазах западного общества?
ОЗ: Александра Зиновьева на Западе считали чрезвычайным послом (учитывая обстоятельства нашего появления на Западе), представителем советской интеллектуальной элиты. По всем темам, по всем вопросам, касавшимся внутренней политики СССР, шагов, которые предпринимало советское руководство на международной арене, всегда обращались к Зиновьеву, зная его свободный от идеологических шор взгляд на природу вещей в советском пространстве, на его умение смотреть на события так, как не смотрел никто.
Для многих неизвестным фактом остается то, что А.А. Зиновьев встречался с рядом глав государств и политических деятелей, которые считали своей привилегией услышать именно его мнение, отличное от других. И хотя он политиком себя не считал, но его безошибочная политическая интуиция, мудрость, знание человеческого фактора и геополитического процесса вообще привлекали к нему внимание тех, кто держал руку на пульсе планеты.
РЖ: Сегодня Вы можете раскрыть имена тех, для кого мнение мыслителя Зиновьева значило больше, чем позиция обычного эксперта?
ОЗ: Конечно могу. Экс-президент Австрийской Республики и генеральный секретарь ООН Курт Вальдхайм, президент Югославии Слободан Милошевич, президент Франции Франсуа Миттеран, глава МИД Австрии Алоис Мокк, президент Чили генерал Аугусто Пиночет, президент Ливии Муамар Кадаффи, премьер-министр Баварии Франц Штраус… Но были и ситуации, когда он воздерживался от предложений высоких особ, например, от аудиенции у Папы Римского Иоанна Павла II (хотя с удовольствием и неоднократно встречался с кардиналом Австрии Францем Кёнигом, человеком редкого, большого ума).
РЖ: Александру Зиновьеву приписывают афоризм «мы метились в коммунизм, а попали в Россию». Что Вы можете сказать по этому поводу?
ОЗ: Категорически отметаю прежде всего местоимение «мы». Этого слова не было в формулировке Александра Александровича изначально и никогда и быть не могло. В своих четких ответах он всегда был лаконичен и по своей логической культуре не допускал нечеткостей или двусмысленностей. И уж тем более он никогда не задавался целью разрушить собственную страну. Александр Зиновьев в беседе с Петром Паламарчуком сказал: «целились в коммунизм, а попали в Россию». Кто целился, тот и попал: данная фраза — квинтэссенция трагической и противоречивой, воинствующей эпохи «холодной войны» — стала одним из главных афоризмов современности. Кстати, и это «письмо десяти», оказавшееся предметом нашей беседы, вытащено из заржавевшей амуниции именно времен «холодной войны».
Упомянутые слова — печальная для него по содержанию констатация, которая дает четкое представление о главном противостоянии XX века — коммунизма и капитализма, о целеполагании и западного мира по долгожданному — что можно понять как позицию исторического противника — демонтажу реального коммунизма, который по теории Зиновьева (см. книгу «Коммунизм как реальность»), не был утопией и прекрасным далеко, а являл собою сложную и противоречивую реальность советского общества и мировой истории.
Именно этой фразой он сформулировал суть разрушения системы, сердцем которой являлась Россия — цель войны, которая не прекращается и по сегодняшний день.
Отечественные младополитологи, кто по постперестроечному стилю своего мышления убеждены, что группа вольнодумцев могла разрушить советскую империю; те, кто размахивает руками после драки и проявляет сомнительное остроумие на исторической лестничной площадке и не имеют ни жизненного опыта, ни достойной собственной истории, ни переживаний за своими плечами — они не в состоянии понять, что «письмо десяти» — это набат тревоги, сигнал обеспокоенности передового отряда русской эмиграции трагической судьбой нашей страны.
И в отличие от тех, кто по телевидению наблюдал за разрушением нашей страны в 1991 году, Александр Зиновьев и Эрнст Неизвестный, как авторы «письма десяти», защищали свою Родину во Вторую Мировую войну и словом, и делом, и поступком — рисковали своей жизнью в воздушных боях и на земле.
Беседовал Алексей Блинов