Доклад на Всероссийской научной конференции «Мы будем человечеством крылатым…» Образ будущего в русской литературе XX-XXI вв.», 19 – 21 апреля 2016 Москва
Автор романа «Светлое будущее» Александр Зиновьев видел перспективу дальнейшего развития человечества в мрачных тонах.
В начале 1998 года Зиновьев ответил на анкету журнала «Чудеса и приключения» в связи со скорым наступлением нового тысячелетия. Один из вопросов звучал так: «Что бы вы хотели сказать, глядя в глаза, людям на пороге тысячелетия?». «Люди, я вам не завидую, — написал Зиновьев, — но и не сочувствую, ибо вы получите в наступающем тысячелетии именно то, к чему стремились и за что боролись в уходящем в прошлое тысячелетии. Дорога в ад, как известно, вымощена благими намерениями». Говоря так, Зиновьев в первую очередь имел ввиду итоги тотальной дегуманизации мира, начавшейся во второй половине ХХ века в результате глобальных изменений в социальной структуре человечества. В ближайшей перспективе он предсказывал «прогресс средств продления жизни с сохранением способности наслаждения благами цивилизации, причём не для всего человечества (такое невозможно), а лишь для его избранной части. Для подавляющего большинства человечества — прогресс средств управления людьми и манипулирования ими в интересах привилегированного меньшинства». Он утверждал: «Человечество не имеет и не может иметь единой цели. Ведущей целью господствующей части человечества будут организация, охрана и укрепление своего привилегированного положения на планете вплоть до закрепления этого положения посредством биологического механизма и физической изоляций от прочего человечества» [1].
Предваряя роман «Глобальный человейник», написанный в 1996 году, Зиновьев констатировал: «Наш XX век был, может быть, самым драматичным в истории человечества с точки зрения судеб людей, народов, идей, социальных систем и цивилизаций. Но, несмотря ни на что, он был веком человеческих страстей и переживаний — веком надежд и отчаяния, иллюзий и прозрений, обольщений и разочарований, радости и горя, любви и ненависти… Это был, может быть, последний человеческий век. На смену ему надвигается громада веков сверхчеловеческой или постчеловеческой истории, истории без надежд и без отчаяния, без иллюзий и без прозрений, без обольщений и без разочарований, без радости и без горя, без любви и без ненависти…» [2].
Тема будущего занимала умы многих мыслителей и художников. Искусство, литература во все времена стремились приподнять завесу грядущего, в меру своих возможностей изображая картины иного — нового мира. Думать о будущем свойственно каждому. Притом людей интересует не только их личное будущее, конкретный завтрашний день, перспектива ближайших месяцев и лет, но и будущее всего человечества, судьба народа, страны, судьбы цивилизации. Заглянуть в завтрашний день — неутолимая мечта многих. Помимо очевидной прагматики такого интереса, есть в нём и некая идеальная составляющая — в свете возможных последствий оценить события и поступки дня сегодняшнего.
Интерес к будущему неизбежно обостряется в эпохи перемен, когда изжившие себя прежние устои общества стремительно уходят в прошлое, а идущие им на смену порядки только ещё проступают в своих контурах, сценарии развития событий сменяют друг друга, порой так и не воплотившись в жизнь. Художник в такие времена фантазирует, предсказывает, пророчит. Ликование и тревога наполняют его сердце, мозг лихорадочно анализирует происходящее, отыскивает в чертах сегодняшнего дня тенденции будущего.
Тщательный аналитик современности Зиновьев неустанно размышлял о будущем. Надо заметить, что, родившийся в 1922 году, Зиновьев принадлежал к первому поколению советских людей. Как известно, в мировоззрении советского человека концепт будущего занимал особое место, был одним из важнейших, определял всю систему идеологических координат. Для первого же поколения советских людей, он и вовсе был доминирующим. В отличие от последующих советских поколений, ровесники советского строя в настоящем ничего своего не имели. У них не было даже своего прошлого. У них всё было впереди. «Мы свой, мы новый мир построим» — их ежедневная молитва, их ежечасная мантра. Зиновьев был в юности заворожен образами будущего. Этот вектор мысли на всю жизнь остался для него первостепенным. К прошлому он вообще относился без особого интереса, если не вовсе презирая его, то, во всяком случае, принимая лишь как данность. Прошлое он не любил. Собственно его бунт против марксизма в 1950-е годы был основан на тезисе, что это учение столетней давности, прошлого века, устаревшее и неадекватное реальности. В последствии этот же критерий стал для него основанием для критики христианства и обоснования необходимости создания нового религиозного учения. Мыследеятельность о будущем Зиновьев воспринимал в трагическом аспекте, «ибо мы вовлечены в исторический процесс, но никогда не узнаем направления и итогов его» [3]. Будущее составляет обязательный элемент художественного мира Зиновьева. Образы будущего в самых разнообразных формах представлены на страницах большинства его романов.
Уже в «Зияющих высотах» он посвятил его сатирическому изображению целую часть. Само за себя говорит и название второго романа Зиновьева — «Светлое будущее» (хотя действие в нём развивается как раз в современности, но в современности как воплотившейся будущности). Столь же показательно название романа «Пара беллум», т.е. «готовься к войне», в котором ожидаемое, но неведомое будущее парализует современность, лишая её собственного содержания и смысла. В романе «Гомо советикус» тема будущего воплощена в образе некоего фантастического здания, за строительством которого в течение всего повествования наблюдает из своего окна главный герой, связывая с ним свои смутные чаяния на обновление мира — в итоге оказывается, что космическая архитектура обречена стать офисом очередного банка. Более сокрушительной метафоры иллюзий человечества о «светлом будущем» трудно представить. Футурологические картины появляются в книгах Зиновьева «В преддверии рая» и «Живи». И они тоже отнюдь неутешительны по своему содержанию. В отдалённом будущем целиком развивается действие главного футурологического романа Зиновьева «Глобальный человейник».
В мировой литературе с темой будущего накрепко связан жанр фантастики — научной, социальной, политической. Одной из его разновидностей является жанр художественного предупреждения. «Предупреждён — значит вооружён», — гласит пословица, и художественное предупреждение — тоже оружие. Позиция автора, сознательно обращающегося к жанру художественного предупреждения, носит активный, публицистический характер. Он отстаивает вполне определённую идеологическую позицию и потому неизбежно пристрастен. Он — борец, агитатор и пропагандист. В рамках поставленного идеологического задания фантазия автора не имеет границ. Такой тип фантастики принципиально чужд Зиновьеву. Фантастика Зиновьева — результат научного исследования, а не инструмент художественного остранения действительности, с помощью которого писатели-алармисты выявляют и акцентируют необходимые им смыслы.
Фантастика Зиновьева носит социологический характер. О необходимости создания такого жанра Зиновьев говорил в докладе «О так называемой научной фантастике» при вручении ему премии European SF Award за роман «Зияющие высоты» на IV Европейском конгрессе писателей-фантастов (ЕВРОКОН-4), проходившем в Брюсселе с 1 по 5 ноября 1978: «Выражение “научная фантастика” логически противоречиво. Если какие-то рассуждения научны, они не фантастичны, а если фантастичны — не научны. Так что это выражение условно. Если иметь в виду практику литературы, именуемой научной фантастикой, то она содержит в себе два глубоко враждебных друг другу явления: выдумывание всяческой ерунды с использованием материала современной науки и попытки с помощью фантазии и данных науки представить себе явления, которые мы сейчас пока вообще наблюдать не можем, в том числе — попытки вообразить будущее состояние общества и другие возможные миры с разумными существами. По моим наблюдениям в подавляющей части “научной фантастики” преобладает именно фантастика, т. е. ерунда, претендующая на научные источники, но не имеющая с наукой абсолютно ничего общего. <…>
Аналогично (если не хуже) обстоит дело с фантастикой на социальные темы. Тут наукой даже не пахнет. Законы общественной жизни, имеющие силу для любых человеческих (и подобных им) ассоциаций, игнорируются полностью. Тут имеет место фантастика, но скорее псевдонаучная или антинаучная.
Я ничего не имею против фантастики любого сорта. Я лишь хочу обратить внимание на то, что литература так или иначе играет идеологическую роль, прививает людям определенные взгляды на мир, на человеческое общество, на перспективы человечества. А потому в этой литературе имеет право на существование и такая, которая считается с настоящими законами природы, общества и логики мышления, хотя и пользуется средствами литературной фантазии»[4]. Адептом именно такой литературы был сам Зиновьев.
Обращаясь к теме будущего, Зиновьев подходит к ней как учёный-социолог. «Я просмотрел множество книг и фильмов о будущем человечества, — пишет он в предисловии к роману «Глобальный человейник». — Во всех них почти полностью или полностью игнорируется социальный аспект будущего человечества, то есть то, какой вид примут человеческие объединения, их члены как социальные существа и отношения между их членами. Предлагаемая вниманию читателя книга посвящена именно этой теме» [5].
Этой же теме была посвящена и футурологическая часть «Зияющих высот». В «Зияющих высотах» будущее принадлежит «реальному коммунизму», тому, что сформировался на территории СССР к середине 1970-х годов, или, в терминологии тогдашних советских идеологов, «развитому социализму». От западного мира остался лишь малый клочок, специально предназначенный для идеологических упражнений коммунистических пропагандистов. Мир будущего целиком в их власти, которую охотно принимает и поддерживает оболваненное, в терминологии Зиновьева, или, как говорят сегодня, «зомбированное» население, безликая, серая масса, влачащая убогое, но гарантированное существование. Будущее «Зияющих высот» — царство идеологического тоталитаризма, возглавляемое партийной бюрократией.
В «Глобальном человейнике», написанном двадцать лет спустя, напротив, будущее подчинено «западанистской» (по терминологии Зиновьева) цивилизации, а коммунистическая идея не просто потерпела крах, но стёрта со страниц истории, как опасная и реальная альтернатива: «Было запрещено даже употребление самого слова “коммунизм”: боялись, что оно могло вызвать нежелательные мечты о коллективной жизни» [6]. Мир «Глобального человейника» состоит из Западного Союза, возглавляемого США, и прочего мира, служащего для Западного Союза ресурсно-сырьевым придатком. Жизнь Западного Союза устроена сложнейшим образом и состоит и десятков тысяч объединений и учреждений. Демократия, свобода слова, права человека декларированы на идеологическом уровне, на практике все давно уже повязаны жёсткими путами денежных отношений — зарплатами, кредитами, акциями и др. Не менее оболваненное население, состоящее не из личностей, а из физических лиц, бьётся за право вести благоустроенный, сытый, но зыбкий, подверженный непрерывному риску и никем негарантированный образ жизни. Будущее «Глобального человейника» — царство финансового тоталитаризма, возглавляемое слоем богатых.
С разницей в двадцать лет Зиновьев создал два прямо противоположных сценария развития человечества. Где же истина? И почему писатель полностью изменил картину будущего? Где он ошибся? Можно ли верить его предсказаниям?
И «Зияющие высоты», и «Глобальный человейник» принадлежат к особому жанру фантастики — к социологической фантастике. Это романы-прогнозы. В своей итоговой книге «Фактор понимания» Зиновьев дал такое определение прогноза: «Предсказания или прогнозы будущего суть суждения (высказывания, утверждения), которые обладают такими признаками. Во-первых, в них говорится, что нечто будет иметь место или произойдет в будущем. Во-вторых, они относятся к числу эмпирических суждений, т.е. таких, которые подтверждаются или опровергаются не путем логического доказательства, а путем сопоставления с эмпирической реальностью. Они высказываются во время, когда такая реальность еще не существует. Это означает, что в это время они не являются ни истинными, ни ложными. Они в это время оцениваются как обоснованные или необоснованные, как более или менее вероятные, как более или менее надежные, как принимаемые на веру. Когда наступает время, к которому они относятся, то говорят, что они подтверждаются или не подтверждаются, сбываются или не сбываются, сбываются приблизительно или частично. Если прогноз сбылся, это не означает, что он был истинным в то время, когда высказывался. Если прогноз не сбылся, это не означает, что он был ложным во время, когда он высказывался» [7].
Зиновьев и в 1974, создавая «Зияющие высоты», и в 1996, работая над «Глобальным человейником», подходил к творимой им художественной реальности как учёный. Он отдавал себе отчёт в том, что «социальное будущее данного субъекта есть результат двух совокупностей факторов. К первой совокупности относятся факторы социального настоящего, материал субъекта и объективные социальные законы. С этой точки зрения социальное будущее есть реализация тенденций и потенций настоящего. В этом и только в этом смысле будущее предопределяется настоящим. <…>
Ко второй группе факторов, о которых идет речь, относятся те, которые не зависят от настоящего и не содержатся в нем. Их невозможно обнаружить путем анализа настоящего, поскольку их там вообще нет. От этих факторов зависит то, в какой мере, и в какой форме реализуются потенции и тенденции настоящего, как будет жить материал настоящего, в какой форме проявляются объективные социальные законы. В этом смысле будущее не предопределено настоящим и не может быть предсказано <…>. С логической точки зрения результат этот будет иметь такой вид: если рассмотренные в прогнозе тенденции и потенции настоящего не встретят серьезного препятствия в своем дальнейшем действии, то результатом их развития будет то-то и то-то. Ход исторического процесса может быть нарушен и прерван непредвиденными обстоятельствами, но это не будет опровержением прогноза такого логического типа»[8].
Прогноз, таким образом, есть рабочая модель будущего, а не его действительный облик. Меняются обстоятельства, вводные данные — меняется и содержание прогноза. Зиновьев всегда был чужд догматизма и, когда в начале 1990-х годов в ход исторических процессов включились новые факторы, в результате которых советская социальная система была разрушена, а западная социальная модель вышла на новый уровень сверхобщества, Зиновьев со всей ответственностью писателя и мыслителя подошёл к разработке нового прогноза.
В отличие от жанра художественного предупреждения жанр художественного прогноза, созданный Зиновьевым в развитие жанра социологической фантастики, не содержит в себе оценки прогнозируемой реальности. Тот сатирический эффект, который возникает при чтении футурологических прогнозов Зиновьева, связан не собственно с прогнозом как жанром, а с той степенью его интеллектуальной проработки, которая в своей предельности вступает в антагонистический конфликт с породившей прогноз реальностью и разоблачает её. Логика беспощадна и не даёт поблажек. Зиновьев всегда знал её силу и использовал в своих произведениях с беспримерной виртуозностью. Сатирическая окраска футурологических текстов Зиновьева сближает их с жанром художественного предупреждения, в тоже время их пафос иной.
Зиновьев не ставил перед собой задачу предупредить человечество о грозящей опасности или, напротив, обнадёжить и поддержать его усилия. Он понимал, что это невозможно и бессмысленно. Ему как учёному важнее было выстроить логику развития социальных объектов, сформировавшихся на земле к концу ХХ века, а как художника его привлекала задача поиска адекватного образного материала, способного захватить воображение и чувства читателей.
«Во всех известных мне прогнозах социальных явлений, — писал Зиновьев, — игнорируется тот факт, что эти явления многомерны, т.е. формируются одновременно во многих различных измерениях (по многим линиям, во многих аспектах), а порождающие их причины суть комплексы факторов таких, что каждый из них по отдельности необходим, а все они в их единстве достаточны»[9]. Именно чёткое понимание многомерности социальных объектов побудило в своё время Зиновьева обратиться к художественной форме их постижения, к созданию социологического жанра художественного прогнозирования. Только пространство художественного произведения обладает той непротиворечивой многоплановостью, которая способна адекватно реализовывать стратегию комплексного описания сложных саморазвивающихся интеллектуальных структур.
Художественные прогнозы Зиновьева отличаются повествовательной завершённостью и полнотой, соотнесённой с завершённостью и полнотой анализа. Более чем где-либо уместно использовать в описании эстетической основы жанра художественного прогноза термин система образов. У Зиновьева нет смысловых лакун и переборов и, соответственно, нет художественных провисаний или излишеств. Каждый образ не просто на своём месте — он столь же необходим, сколь и достаточен. Такой системный принцип организации художественного мира позволяет Зиновьеву добиваться содержательной стройности и равновесия.
Как никакой другой жанр, художественное прогнозирование обладает мощным образовательным потенциалом. Зиновьев не только художник-мыслитель, он — художник-педагог, воспитатель мысли. Читатель, пройдя вслед за автором по всем ступеням познания, в финале не просто оказывается обладателем важной и многообразной информации, он обретает навык самостоятельного интеллектуально-эстетического постижения мира, получает опыт деятельного участия в ментальном и практическом освоении настоящего, овладевает техниками проектирования и корректировки будущего. Он более чем вооружён, он — обучен. Это, впрочем, не даёт ему никаких преимуществ перед лицом неизбежного. Пожалуй, лишь усугубляет меру его духовных страданий.
[1] Зиновьев А.А. Ответы на анкету // Чудеса и приключения. – М., 1998. – № 2.
[2] Зиновьев А.А. Глобальный человейник. – М.: Центрполиграф, 1997. – С. 9.
[3] Зиновьев А.А. Ни свободы, ни равенства, ни братства. – Lausanne: L’Age de’Homme, 1983. – С. 107.
[4] Зиновьев А.А. Без иллюзий. – Lausanne: L’Age d’Homme, 1979. – С. 19–20.
[5] Зиновьев А.А. Глобальный человейник. С. 9.
[6] Там же. С. 177.
[7] Зиновьев А.А. Фактор понимания. – М.: Алгоритм, Эксмо, 2006. – С. 493.
[8] Там же. С. 495–496.
[9] Там же. С. 497.
