Сергей Рязанов, обозреватель отдела Общество ИД «Аргументы недели»
Кадровые решения в научных институтах обычно не попадают в поле зрения широкой общественности, но с недавним увольнением Анатолия ЧЕРНЯЕВА из Института философии РАН всё иначе. Сторонники учёного уверены: руководство Института выступает фрондой по отношению к государству, а причина увольнения Черняева – его патриотическая позиция.
— Официальное объяснение произошедшего, опубликованное на сайте Института, весьма противоречиво. С одной стороны, утверждается, что вы не проявляли интереса к работе, с другой – что вы ездили по заданию Института в Донецк (едва ли на такую командировку согласился бы незаинтересованный сотрудник). А как объяснили причину увольнения вам в личном порядке?
— Никак. Мне просто вручили уведомление о прекращении трудовых отношений в связи с истечением срока контракта. Но вообще-то в научных учреждениях должны проводиться конкурсы на замещение вакансий. Когда истекает контракт, открывается конкурс, чтобы ставка не пустовала, чтобы продолжалась работа, и в конкурсе имеют право принять участие как действующие сотрудники, так и внешние претенденты. В данном случае конкурс объявлен не был. Мне не дали шанса подтвердить свою квалификацию, представить отчёт о проделанной работе, о выполнении плана.
Формально организация имеет право не объявлять конкурс, она может перераспределять ставки. Но такие случаи крайне редки. Как правило, это бывает связано с тем, что сотрудник, занимающий ставку, является нежелательным, и его таким образом удаляют. Это сознательное решение руководства.
— Как бы вы оценили информационную волну, направленную в вашу поддержку?
— Волна, действительно, беспрецедентная. Это говорит о неравнодушии общества к несправедливости и произволу. И дело тут не только и не столько во мне лично. После всего произошедшего я не уверен, что восстановление в должности могло бы стать решением проблемы. В таком Институте философии, каков он на сегодняшний день, большого смысла продолжать работать нет. Тем более, что последние два года я был исключён из институтской жизни: меня не приглашали принимать участие ни в каких институтских проектах, мероприятиях, конференциях, как будто я уже был уволен. Грант Российского научного фонда, который реализовывался под моим руководством в 2021-2022 гг. и был посвящён актуальнейшей теме первоисточников русской философии в российских архивах, руководство Института пыталось торпедировать, задерживало выплаты исполнителям, чтобы расколоть созданный мною коллектив и не дать успешно завершить проект.
Академический институт предполагает коллективную форму работы, поэтому в условиях изоляции и остракизма полноценно здесь работать невозможно. Тем более – после той откровенной клеветы в мой адрес, которую позволило себе руководство Института и его приспешники. Якобы я профессионально несостоятелен, не могу довести до конца ни один проект. Серьёзно? У меня всегда был выполнен план по госзаданию, реализовано пять грантовых проектов, издано шесть монографий. Словом, совершенно голословные нападки.
Я комментирую в СМИ своё увольнение не для того, чтобы восстановиться в должности, а скорее чтобы обратить внимание на вскрывшуюся в связи с моим увольнением общую проблему всей нашей социально-гуманитарной научно-образовательной отрасли. Надеюсь, инцидент послужит тому, чтобы эта проблема стала наконец предметом обсуждения и осмысления. Быть может, наконец-то начнут предприниматься шаги, направленные на её решение.
— Что за проблема?
— Наши социально-гуманитарные науки существуют в определённом отрыве от реальной жизни страны, общества, народа. Сегодня Россия находится в цивилизационной конфронтации с коллективным Западом, ведёт войну, борется за то, чтобы сохраниться как геополитическая реальность, как цивилизация, как самобытная страна со своей историей, культурой, традициями, ценностями, образом жизни. Вроде бы очевидная вещь, понятная любому думающему человеку, но в наших социально-гуманитарных науках с пониманием этого имеется проблема.
Между тем, эти науки имеют огромное значение, в том числе стратегическое и оборонное. От них зависит самосознание, самоопределение общества и каждого конкретного человека. Они продуцируют идеи, которые сначала обсуждаются в узких кругах, в экспертном сообществе, а затем транслируются в медийное пространство, в систему образования и просвещения и формируют в конечном счёте общественное сознание. А оно, в свою очередь, является одним из важнейших факторов того, как живёт страна, как люди реагируют на происходящее, на что они готовы и что они будут делать, в конце концов.
Мы часто апеллируем к опыту Великой Отечественной как образцу подвига народа и страны в борьбе со смертельным врагом. Уже ко второму году той войны наши учёные-гуманитарии – философы, филологи, историки – успели создать масштабные труды, посвящённые славным боевым страницам прошлого, величию духа и национальному самосознанию народов России. Исходя из этих задач была полностью перестроена программа научной и просветительской работы академических институтов.
А что теперь? Без малого два года продолжается СВО, а эти институты (число которых, а также их сотрудников значительно возросло) продолжают существовать в «довоенном» режиме, не актуализируют содержание своих исследований, не исходят из вызовов времени. Можно подумать, что эти институты находятся не в российской, а в какой-то иной юрисдикции. Наши социально-гуманитарные науки оказались глухи к тем историческим угрозам, с которыми столкнулась сегодня Россия. Они существуют в режиме, не побоюсь этого слова, колониальном.
— Почему сложилась такая ситуация?
— Эта ситуация – результат целенаправленных действий, комплексных и долгосрочных, которые осуществлялись, как принято говорить, нашими «западными партнёрами», в особенности заокеанскими. Они прилагают эти усилия ещё с 1980-х годов, когда ставилась задача развалить СССР и демонтировать социалистическую систему. Наши оппоненты прекрасно понимали: решение этой задачи невозможно без того, чтобы взять под контроль общественное сознание. А ключ к общественному сознанию – в социально-гуманитарных науках, центральная из которых – философия, поскольку она обеспечивает методологическую основу.
Создавались многочисленные программы, фонды. Финансировалась деятельность, направленная на то, чтобы переформатировать по своим лекалам сферу социально-гуманитарного знания в нашей стране. Сделать её инструментом трансляции западных концептов в российскую социальную практику. И, надо сказать, за прошедшие 30 лет они в этом преуспели. В наших социально-гуманитарных науках преобладают представления, что западный мир – это цивилизационный эталон. Образец для всего мира и для России в частности. Все культурные, духовные, социальные стандарты Запада преподносятся в качестве нормативных.
И дело не только в содержательных, но и в организационных аспектах науки. Та реформа науки, которая была проведена у нас 10 лет назад, связана с переходом на западную систему наукометрии, рейтингования, оценки результативности научных исследований. Каков же итог? Чтобы учёному получить признание здесь, в России, у себя на родине, – он должен сперва получить одобрение на Западе! Это осуществляется через индивидуальный научный рейтинг. Учёный должен публиковаться в научных журналах, которые котируются на Западе, – тогда его научный рейтинг повышается, и он может претендовать на гранты, в том числе российские, защищать диссертации, делать карьеру. То есть, чтобы повышать свой рейтинг, нашему учёному приходится угождать редакционной политике западных изданий.
А западные издания, естественно, не приветствуют публикации, которые кладут в основу цивилизационную самобытность России и способствуют развитию русского патриотизма. Наоборот, они стимулируют публикации, которые так или иначе направлены на критику России, на её дискредитацию, на выявление каких-нибудь псевдопроблем: «тоталитаризм», «авторитаризм», «российская экспансия», «имперские амбиции», «нарушение прав человека», «притеснение национальных и сексуальных меньшинств»… Или же просто стимулируют определённые концепции, в продвижении которых заинтересован Запад.
— Какие концепции?
— Это, например, теория «тоталитаризма», согласно которой ставится знак равенства между нацизмом и советским строем (она придумана после Второй мировой войны западными интеллектуалами, в частности Ханной Арендт и другими, которые, как сейчас уже известно из опубликованных на Западе документов, выполняли заказ американских и британских спецслужб). Или, например, «гендерные исследования», которые ставят под сомнение половую бинарность, лежащую в основе традиционного образа жизни и воспроизводства населения. Отсюда же и феминизм, и обоснование всевозможных отклонений, квир-философия, ЛГБТ-идеология*.
Или, скажем, «этика ненасилия». Её разрабатывал американский политтехнолог Джин Шарп, которого называют «гуру цветных революций». Его книга так и называется – «198 методов ненасильственного свержения власти». Все эти формы протеста и противодействия власти были апробированы на постсоветском пространстве: республики Прибалтики и Средней Азии («тюльпановая революция»), Грузия, Украина. В России и Белоруссии, Казахстане и Сербии тоже предпринимались попытки – к счастью, безуспешные.
Или, например, «экологическая этика». Она декларирует, что природное достояние Земли должно принадлежать человечеству в целом. И поэтому природные ресурсы России, в частности арктический шельф, запасы пресной воды и т.д. должны быть поставлены под международный контроль. Ну а философия служит тому, чтобы «научно» обосновать эти вещи. Как и обосновать «справедливые войны» Запада против тех, кто ему неугоден. Обосновать санкции, вводимые против России.
Поскольку наша научная корпорация на протяжении десятилетий вынуждена была воспроизводить западную интеллектуальную повестку, сформировалась определённая страта учёных, в том числе руководителей науки, которые живут и работают в России, но ментально находятся на Западе и волей или неволей обеспечивают стратегические интересы не своей страны, а её противников. Апофеозом этого умонастроения явилась резонансная публикация в «Независимой газете» директора Института США и Канады РАН Валерия Гарбузова «Об утраченных иллюзиях».
— Ваши сторонники утверждают, что из 250 сотрудников ИФ РАН вы единственный, кто публично поддержал СВО.
— Во всяком случае я единственный, кто после начала СВО побывал в Донецке в рамках научной миссии. Знаю точно, что в Институте есть сотрудники, которые настроены патриотически и желают победы России, но не особенно афишируют свою позицию, потому что это не прибавит им очков в глазах начальства. Есть информация, что в ряде академических институтов были случаи, когда сотрудники выражали своё положительное отношение к СВО – и подвергались обструкции. Им объявляли бойкот. А те сотрудники, которые подписали «Открытое письмо» против СВО, считаются героями. Продолжают получать гранты, премии, делать карьеру.
Руководство ИФ РАН напрямую не высказывалось против СВО. Они понимают, что есть «красные линии», которые нельзя переходить. Но выражают свою позицию косвенно, выстраивая отношения с теми, кто поддержал СВО, и теми, кто не поддержал. А ещё показателен следующий момент. В Институте есть ряд научных журналов, имеющих международную редколлегию, и некоторые из членов этих редколлегий открыто выступают на Западе против России. Озвучивают антироссийские призывы, далёкие от гуманистических идеалов, которые они вроде бы отстаивают. И благополучно продолжают оставаться членами редакционных коллегий наших институтских журналов. Более того, активно участвуют в институтских проектах, публикуются в наших научных изданиях. Тогда как на Западе применяется cancel culture по отношению к России, к русской культуре. Происходит дискриминация русских и, в частности, русских учёных – зачастую даже тех, кто против СВО. На одном том основании, что они русские. Их не публикуют, не допускают к научным проектам и мероприятиям. Таким образом, представители западного научного сообщества не стесняются словом и делом выражать свою русофобскую политическую позицию, а наши руководители науки ничего не противопоставляют этому под предлогом того, что якобы «наука вне политики» и они боятся испортить отношения с зарубежными коллегами.
— Постмодернизм, отрицание абсолютности истины, абсолютности бытия – такое направление мысли преобладает не только в руководстве ИФ РАН, но и в институте вообще?
— Ваши слова близки к истине. Такая ситуация – результат планомерной работы, инспирированной Западом, в которую вкладывались очень серьёзные ресурсы. Напрямую от западных структур наши учёные получали методические ориентировки. Инструкции, как писать учебники. Списки западных книг для перевода на русский. Получали западную литературу для библиотек, слушали установочные лекции западных специалистов, которые у нас приобрели статус «философских гуру».
Так происходила инсталляция определённой системы философского знания, которая была апробирована на Западе. Осуществлялся демонтаж марксистко-ленинской философской доктрины, и что-то должно было прийти ей на смену. И вместо национально ориентированной философии, проект развития которой, кстати, существовал, это место заняла западная глобалистская модель. Постмодернизм, релятивизм (методологический принцип, состоящий в абсолютизации относительности и условности содержания познания. – Прим. «АН») – характерные её признаки. И это не случайность, не чей-то субъективный выбор и не «естественный процесс». Дело в том, что со второй половины XX века философия перестала быть свободной наукой, какой она была в Средние века, в эпоху Возрождения, в Новое время. Раньше могли существовать философы, которые, будучи аристократами, как Мишель Монтень или Фрэнсис Бэкон, или даже простыми ремесленниками, как Спиноза, философствовали достаточно свободно и независимо. А в XX веке такое стало практически невозможно, ибо философия оказалась плотно интегрирована в сферу глобальной политики.
Принято считать, что так было в СССР, где философия стояла на службе коммунистической идеологии, однако в западном мире имело место практически то же самое, только в более рафинированных и завуалированных формах. Через сеть многочисленных фондов, государственных и частных программ была выстроена система научных исследований, которая, с одной стороны, служила обоснованием превосходства западного мира, с его специфическим пониманием ценностей «свободы» и «прав человека», а с другой – инструментом политики, направленной на моральное разоружение нашей страны, её военно-политическое, социально-экономическое, духовно-культурное сдерживание.
Проблема имеет не только идеологическое, но также экономическое измерение. Западные концепции внедряются по всему миру, в том числе и у нас, при помощи эффективных бизнес-технологий. Франко-американский философ Габриэль Рокхилл назвал эту модель «франшизой в индустрии глобальных теорий». Как она работает? В интеллектуальной сфере формируются влиятельные раскрученные бренды по такому же принципу, как и в любом бизнесе. И подобно тому, как выгодно быть эксклюзивным дилером «Тойоты», «Адидас» или «Макдональдса» на рынке своей страны, в сфере философской науки разворачивается конкуренция за право работать в рамках своеобразной «франшизы» модных раскрученных теорий, таких как постмодернизм, аналитическая философия, психоанализ и т.п. Чтобы получить выгодный статус «официального» регионального держателя той или иной философской «франшизы», нужно завоевать доверие у западных научных боссов – хозяев этой теории, стать их бизнес-партнером.
Институт философии РАН, пожалуй, – главный в нашей стране инкубатор таких интеллектуальных франшиз. Если мы посмотрим на структуру научных подразделений института, она выглядит довольно странно, ибо лишь отдалённо соответствует официально утвержденной в России классификации философских наук. Разгадка проста: эта структура образовалась во многом как раз из подразделений, созданных под ту или иную иностранную франшизу. В результате мы не имеем ни одного полноценного научного подразделения, посвящённого исследованиям онтологии, т.е. учения о бытии, которое является главным в классической модели философии. И зато сразу три специализирующихся на теории познания. Этот факт ярко отражает западный тренд на релятивизм, нежелание признавать безусловность бытия и абсолютность истины, а значит – непреложность социальных, культурных, моральных норм. Вот и ответ на ваш вопрос.
— Ваша кандидатская диссертация посвящена русскому религиозному философу Георгию Флоровскому. Неужели во всём Институте почвенничество представлено только вами и никем больше?
— Нельзя сказать, что русской философией никто не занимается. Весь вопрос в том, как именно занимаются, в каком ракурсе предписывается её изучение. В ИФ РАН проводится подход, согласно которому русская философия вторична по отношению к западной, а русские мыслители оцениваются с точки зрения того, насколько успешно они усвоили «уроки» западной философии и вписались в её контекст. Показательна недавняя программная статья ВРИО директора Института Абдусалама Гусейнова под красноречивым названием «О тождестве русской философии и философии в России». Понятием «философия в России» постулируется представление, что может существовать только универсальная, глобальная, мировая философия, и в России право называться философией могут иметь только те концепции, которые соответствуют этой глобальной модели. Такой идеологии подчинён и новый институтский журнал «Отечественная философия». Это тоже программная формула: создатели журнала отказались от использования в его названии словосочетания «русская философия», а значит, и от смысловых коннотаций, которые с этим связаны. Самобытные, национально ориентированные направления русской философской мысли не в чести у руководства ИФ РАН.
К прискорбию, это уже достаточно давняя институтская установка. Тем не менее, в Институте философии были мужественные сотрудники, которые вопреки конъюнктуре прилагали усилия в направлении изучения и популяризации русской мысли. Например, Арсений Владимирович Гулыга ещё в советские годы отстаивал необходимость издания трудов русских философов, в том числе славянофилов и религиозных мыслителей, в авторитетной серии «Философское наследие». Первой ласточкой в 1982 году стала книга сочинений Николая Фёдорова – яркого оригинального автора, основоположника философии космизма, высказавшего идеи, к которым западная мысль пришла лишь десятилетия спустя. При этом Фёдоров достаточно критически оценивал западноевропейскую философию и вообще западную цивилизацию, фактически предсказав её деградацию, которую мы наблюдаем сегодня.
Знакомство с учением Фёдорова и других русских мыслителей накануне «перестройки» могло стать хорошей предпосылкой для формирования национального самосознания и выработки иммунитета против той наивной доверчивости к Западу на всех уровнях общества, которая в итоге привела к распаду великой страны. Однако западники, которые к тому времени уже контролировали философию в Академии наук, устроили грандиозный скандал, в результате которого книга была изъята из продажи, процесс издания русских мыслителей остановлен, а Гулыга лишился должности ученого секретаря серии «Философское наследие» и был вынужден сменить научную специализацию.
Другой пример – Юрий Мефодьевич Бородай, который осмелился развивать и популяризировать идеи Льва Гумилёва – теорию этногенеза, теорию пассионарности. Понятное дело, что идеи эти смелые, дискуссионные, но ведь научный подход как раз и подразумевает возможность свободного обсуждения. Однако институтские западники, которые на словах выступают за либерализм и толерантность, превращаются, сталкиваясь с неугодной точкой зрения, в настоящих инквизиторов. «Дело» Бородая обсуждалось Учёным советом Института философии, который больше напоминал судилище.
Возвращаясь к истории русской философии, могу сослаться и на собственный опыт. Когда я стал заведующим сектором истории русской философии (кстати, название это руководству не очень нравилось, обсуждались варианты его замены), мне в наследство достался институтский «долгострой» – работа по научной подготовке издания полного собрания сочинений русского философа Владимира Соловьёва. Этот проект был сильно запущен, ибо не поддерживался со стороны руководства Института реальными ресурсами, и основные исполнители вынуждены были заниматься Соловьевым на общественных началах. Чтобы стимулировать работу, я предложил тогдашнему директору Института Андрею Смирнову выделить соловьёвский проект в самостоятельную тему госзадания (по аналогии с темой «Наследие Аристотеля»), что подразумевало целевое финансирование. Однако Смирнов наотрез отказался это сделать. В результате история русской философии не имеет собственного раздела в структуре госзадания Института философии РАН, тогда как изучение наследия основоположника западной теории демократии исправно финансируется.
— Утверждается, что в 2000-е вы тоже придерживались либеральных взглядов.
— Действительно, «из песни слова не выкинешь». Когда я учился на философском факультете, а потом пришёл работать в ИФ РАН, доминирующие позиции в этой среде уже занимали либералы и западники, генерация которых сформировалась в 1990-е годы на грантах фонда Сороса и зарубежных стажировках. Эти люди занимали «командные высоты» в науке и определяли интеллектуальный ландшафт, в условиях которого формировались представители более молодых поколений. В такой ситуации либерально-западническая система взглядов воспринималась как респектабельная и само собой разумеющаяся, а иные подходы – как в лучшем случае маргинальные. За патриотические воззрения запросто можно было удостоиться ярлыка «фашист».
Важным этапом для меня стало участие в работе Синодальной комиссии по разработке Основ социальной концепции Русской православной церкви. Создавалось приложение к Концепции, посвящённое правам человека. Курировал эту работу митрополит Кирилл (ныне патриарх), который исходил из того, что западное представление о «правах человека» – это идеологема, на которой ловко спекулируют недруги России. Права человека, говорил митрополит Кирилл, должны занимать своё место в правовой практике и не превращаться в инструмент политических спекуляций.
В Концепции предполагался фундаментальный критический пересмотр западной концепции прав человека, а я, будучи сотрудником ИФ РАН, привык к тому, что права человека – основа всего, незыблемая ценность, и что любой критический подход к этому понятию – «ересь». На этой почве у меня возник когнитивный диссонанс. В ходе работы над документом я выступал в качестве «адвоката дьявола», пытался полемизировать, снизить критический пафос документа, и мне отчасти это даже удалось. Тогда у меня сформировалось отрицательное отношение к линии митрополита Кирилла, и я даже полемизировал с его идеями в печати. Но через несколько лет я всё-таки понял, что он прав. По мере того, как я осознавал проблему либерально-западнической колонизации нашей культуры и гуманитарной науки, я приближался к понимаю правоты патриарха Кирилла.
— Вашему увольнению предшествует серьёзнейшая предыстория двухлетней давности. Тогда министерство назначило вас исполняющим обязанности директора ИФ РАН, но часть институтского руководства воспротивилась этому и вынудила министерство пересмотреть своё решение. Правильно ли я понимаю, что посредством вашего назначения государство пыталось задать Институту национально ориентированную направленность?
— В министерстве, когда меня туда пригласили и предложили возглавить Институт, этот аспект подробно не обсуждался. Но, видимо, подразумевался. К тому времени у меня уже возникли разногласия с другими членами дирекции ИФ РАН. Например, когда я пытался реализовать совместный исследовательский проект с коллегами из Крыма «Крым в истории русской философии». Мы планировали описать жизнь и творчество русских философов, связанных с Крымом: это и Бердяев, и о. Сергий Булгаков, и Данилевский. Предполагалось продемонстрировать неотъемлемую связь Крыма с Россией и русской культурой. И тут я столкнулся с противодействием. Как мне стало известно, влиятельные сотрудники ИФ РАН, которые заседали в экспертном совете Российского гуманитарного научного фонда, выступили против. Они сказали, что этот проект – ненаучный и «конъюнктурный». В итоге мы не получили грант и не смогли реализовать замысел.
Затем я выступил с инициативой провести в институте конференцию, посвящённую конституционным поправкам. Это вызвало откровенное неудовольствие директора Андрея Смирнова. Когда в ходе своего выступления я произнёс словосочетание «русский мир», он возмутился. При том, что возглавляет сектор «философии исламского мира». Получается, исламский мир пропагандировать можно, а русский мир – нельзя.
А потом, когда стало известно о моём назначении, был организован «майдан» внутри Института. Активисты протеста буквально с утра до ночи занимались тем, что организовывали бесконечные собрания, заседания, акции протеста, выступали в либеральных и иностранных СМИ.
— Они опирались на большинство сотрудников ИФ РАН?
— Точно знаю, что далеко не все поддерживали эту вакханалию, многие понимали, что ни к чему хорошему для Института это не приведёт. Однако в той ситуации люди не могли открыто высказывать точку зрения, расходящуюся с позицией институтской верхушки. В результате группировка, не заинтересованная в изменениях, навязала свою волю коллективу Института. Фактически тогда была применена политтехнология «ненасильственного протеста». Лидерами протеста выступили Абдусалам Гусейнов и Рубен Апресян**, для которых эта политтехнология является предметом научной специализации. Ядерная группировка, сложившаяся вокруг Гусейнова, – это пара десятков человек. Люди, которые благодаря проводимой в Институте политике являются в нём лидерами мнений. При этом они возглавляют научные подразделения, редакции научных журналов, диссертационные советы – у них множество рычагов, чтобы обеспечивать своё идеологическое влияние. Множество способов, чтобы навязывать коллективу свою точку зрения.
— Чтобы переориентировать институт, вам пришлось бы принимать кадровые решения?
— Без отдельных кадровых решений не обходится никакая смена руководства. Разумеется, речь не о том, чтобы «разогнать» Институт и набрать новых сотрудников, а о том, чтобы прежде всего укрепить руководящие кадры. Важно, чтобы на ключевых позициях находились люди с правильным пониманием своих задач. Самое главное – открыть возможности для работы научного коллектива в направлении, которое отвечало бы интересам страны, обеспечению нашего суверенитета – политического, культурного, интеллектуального. Расчёт был на то, чтобы запустить соответствующие перспективные программы и обеспечить привлекательные условия для участия в них большинства сотрудников Института.
В связи с этим потребовалась бы ревизия государственного задания Института. Хотя оно и называется государственным, но в порядке вещей, когда институты сами себе придумывают задания, а РАН согласовывает их зачастую достаточно формально. Как результат – в случае Института философии эти задания носят отпечаток прозападной ориентации. Например, есть тема, которая называется «Многообразие мировоззренческих систем глобализирующегося человечества». Таким образом, вся история философии рассматривается как плавильный котёл глобализирующегося человечества. И взять другую тему – «Российский проект цивилизационного развития». Звучит вроде бы «патриотично», но если заглянуть за фасад, то мы увидим: под прикрытием красивого названия люди упражняются в откровенной русофобии. Пишут статьи о том, что российская цивилизация не состоялась, что в России не цивилизация, а варварство. Или что цивилизационный подход в принципе несостоятелен. То есть люди получают от государства деньги за выполнение госзадания по цивилизационному подходу – и занимаются тем, что опровергают сам этот подход!
— Напоследок – фундаментальный вопрос. Философия – это служанка политики?
— Идея, будто в современном мире возможна философия наднациональная, стерильная, общечеловеческая, – утопична. Такую модель философии пытаются сконструировать у нас на глазах западные идеологи, но никак не скажешь, что они не ангажированы политически. Они ангажированы американским проектом, глобалистским проектом. Надеяться, что философия может сохранить политическую девственность, – это, повторяю, утопия. Мы должны отдавать себе отчёт: так или иначе любая философия укоренена в определённой культуре, связана с определённым проектом, служит определённым интересам. И если нам в Россию завозят англо-американскую аналитическую философию и приучают мыслить в её категориях, это можно расценивать как форму экспансии.
Речь не о том, чтобы запретить и отбросить всё западное, нет. Западные концепции нужно знать и изучать, иначе мы можем оказаться безоружны по отношению к ним. При императоре Николае I был период, более десяти лет, когда пытались обойтись вообще без философии, её преподавание в университетах было свёрнуто. Князь Платон Ширинский-Шихматов, товарищ министра просвещения, изрёк: «Польза философии не доказана, а вред от неё возможен». Как результат – упал уровень философской культуры, и общество утратило иммунитет к деструктивным идеологиям. И, когда в России стали распространяться нигилистические идеи, они захлестнули наше общество, у которого оказалось недостаточно интеллектуальных ресурсов для противостояния этому.
Слава Богу, у нас есть собственная философская традиция, мы не обязаны покорно учиться у Запада. На Западе создано много важного и ценного, но если смотреть глобально, ты мы Западу цивилизационно не обязаны. Мы приняли крещение от Византии и вместе с крещением получили весь культурный арсенал – с богословием, с начатками философии, из которых впоследствии выросла русская мысль. Таким образом, мы являемся прямыми наследниками (прямыми, а не через посредничество Запада) великой античной культуры, греческой и римской. Мы можем опираться на это наследие, осознавая своё духовное первородство. И создавать философию – такую же оригинальную и самостоятельную, как наше суверенное государство-цивилизация. И если современная философия Запада сосредоточена на деконструкции, направлена на ниспровержение традиций, разложение моральных, культурных, социальных норм и установлений, то философия России, очевидно, должна быть иной – утверждающей российские ценности, актуализирующей духовные традиции, осмысляющей, исходя из этого, современные проблемы, вызовы и угрозы.
— Как думаете, есть ли у вас шансы всё-таки возглавить ИФ РАН? Или найдут другую кандидатуру, вокруг которой не было столько шума?
— Об этом судить не мне. Независимо от того, кто в перспективе возглавит Институт философии, его новому руководителю предстоит непростая, но вместе с тем важная и интересная работа. Надо пожелать ему успеха.
*экстремистское движение
**признан иноагентом
