Интеллектуальный документ большой эпохи — «весны» советской философии — эта статья завершила окончательный разрыв А.А. Зиновьева с участниками Московского логического кружка (диалектическими станковистами — «диастанкурами»), отцом-основателем которого он был сам. МЛК существовал в 1952–1957 годы и ставил целью построение на новых основаниях содержательной (содержательно-генетической) логики, теории мышления и гносеологии (был организован в 1952 году А.А. Зиновьевым, Г.П. Щедровицким, Б.А. Грушиным и М.К. Мамардашвили). Впоследствии из МЛК вырос ММК — ядро методологического движения, с которым пути Зиновьева разошлись по научным воззрениям и по вопросам принципа объединения сообщества.
Доклады Академии педагогических наук РСФСР, № 2, 1959. С.71-7
А. А. ЗИНОВЬЕВ (Институт философии АН СССР)
Об одной программе исследования мышления
(представлено членом-корреспондентом АПН РСФСР П. А. Шеваревым)
В статье Г.П. Щедровицкого и Н.Г. Алексеева «О возможных путях исследования мышления как деятельности»[1] изложена своего рода программа исследования мышления. Эта программа вызывает некоторые сомнения как с точки зрения формулировки общей задачи, так и с точки зрения предлагаемого пути ее решения. В этом сообщении мы остановимся на последнем. Относительно же общей задачи ограничимся следующим замечанием. Авторы настаивают на необходимости исследования мышления как деятельности, посредством которой формируются и используются знания, учитывая при этом целевую установку. Этот призыв появился, надо думать, как следствие принятого авторами отвлечения от того аспекта исследования мышления, который фактически имеет место в современной логике и близких к ней науках (кибернетике, логической семантике, ряде областей математики и т. д.) и от результатов этого исследования. Заметим, что ссылка авторов на нашу работу[2] основана на явном недоразумении: задача исследования свойств высказываний о связях может быть, по нашему мнению, вполне решена в русле идей современной логики и близких к ней наук; та же интерпретация, которая post factum может быть дана этому решению в терминах рассматриваемой программы, может быть расценена в лучшем случае как чисто литературное явление.
Путь исследования мышления, предлагаемый авторами, таков: анализируя эмпирически данные процессы мышления, необходимо выделить некоторое число операций мышления, построив «алфавит операций», чтобы затем путем их комбинирования дать описание «всех существующих эмпирических процессов мышления». Допустим, что слово «всех» вкралось сюда как некоторое преувеличение. Оставим в стороне также неясность в отношении того, операции над чем имеются в виду и для решения какого рода задач. Обратимся непосредственно к пониманию авторами самих операций.
Всякая операция, утверждают они, состоит по крайней мере из двух частей — сопоставления и отнесения. Таким образом, операции оказываются сложными образованиями, а «алфавит» операций для своего задания требует каких-то других понятий логики. Нетрудно убедиться в том, что это будут обычные понятия логики. Что такое сопоставление? Поскольку термин «сопоставление» в рассматриваемой статье не определяется, дадим ему пояснение. Сопоставление — отражение двух или более различных предметов в процессе построения высказывания или термина. Под термином мы имеем в виду знак, который является или может быть частью высказывания — субъектом, предикатом или логическим знаком (квантором, отрицанием, знаком аттрибутивности и т. д.). Частным случаем сопоставления является сравнение, т. е. установление сходства и различия предметов. Но сопоставление не всегда есть сравнение. Например, при выводе уравнения состояния газа в физике происходило сопоставление по крайней мере трех различных величин — давления, объема и температуры газа, однако никакого сравнения их не требовалось: различение их предполагалось, а сходство их устанавливать здесь бессмысленно, так как речь идет о их реальной связи.
Если отражение предметов при их сопоставлении совершается уже в терминах и высказываниях, то сопоставление полностью описывается в понятиях теории следования, теории определения и т. д. В частности сопоставление предметов при построении высказываний об их отношениях описывается формулой: из «Р(а) и … и Q(b)» следует «R(a, …, b)». где знаки имеют следующее значение: а, …, b суть знаки предметов Р, …, Q соответственно суть знаки их свойств; многоточие означает, что возможно сопоставление трех и более предметов; R есть знак отношения а, …, b. Сама эта формула применительно к частным случаям применяется так: принимается или выводится общее утверждение, отличающееся от приведенного выше тем, что на месте знаков предметов стоят знаки переменных (любых) предметов; в соответствии с некоторыми правилами осуществляется подстановка знаков предметов на место переменных. Например, имея высказывания «А весит десять кг» и «В весит пять кг», и зная из арифметики, что десять в два раза больше пяти, мы выводим суждение «А вдвое тяжелее В».
Одно замечание относительно упорядоченности знаков предметов в высказывании. Что порядок их важен, это очевидно из примера: перестановка А и В в высказывании «А вдвое тяжелее В» дает высказывание, которое ложно, если истинно первое. Представляя высказывания об отношении предметов в форме «R(a, …, b)», мы должны дать такой порядок записи предметов, чтобы он соответствовал порядку переменных. В нашем примере мы должны придать высказыванию следующий вид: «А и В характеризуются тем (имеют то свойство), что первый по порядку написания вдвое тяжелее второго» или «В и А характеризуются тем, что второй вдвое тяжелее первого».
В рассматриваемой же программе об упорядоченности предметов при сопоставлении не говорится ни слова, хотя без соответствующего понятия всякие разговоры об операциях лишены смысла. Тогда как в работах логического порядка и имеющих прямое отношение к логике (например, теория алгоритмов, теория игр и т. д.) идея порядка является сама собой разумеющейся, работающей идеей.
Аналогично обстоит дело и с построением высказываний о связях предметов. В самой простой форме (для простейших высказываний) этот процесс может быть описан таким образом. Пусть некоторая действительность описывается высказыванием: «(А и В) либо (не —А и не —В)», где А и В суть различные объекты (предметы с их свойствами), «либо» означает особого рода дизъюнкцию (обязательно одно, только одно и только из того, знаки чего соединены этим знаком). В силу свойств знаков «и» и «либо», имеем: из «(А и В) либо (не —А и не —В)» и «А» следует «В» и т. д. для прочих вариантов, т. е. для выводов от В к А, от не —А к не —В и от не —В к не —А. Введем следующее ограничение: пусть порядок записи (характер простановки индексов и т. п.) соответствует некоторой реальной упорядоченности этой действительности, например — последовательности А и В, не —А и не -—В, а также (А и В) и (не -—А и не —В) во времени; пусть данной упорядоченности объектов соответствует один и только один вариант вывода, а именно —-указанный выше (от А к В). Здесь возможны различные варианты допущений, но они с логической точки зрения равноценны. Теперь может быть принято определение (при условии принятого ограничения): «Если А, то В» = «(А и В) либо (не —А и не —В)», где «Если …, то …» будет означать по определению допустимость вывода — из «Если А, то В» и «А» следует «В». Введя отрицания связи, можно путем комбинирования элементарных высказываний о связях и их отрицаний, а также путем подстановки на место знаков элементарных объектов сложных комбинаций получить производные структуры. Например, формальная импликация может быть определена через комбинацию: «(Если А, то В) и (Если не —В, то не —А)». Таким образом, и в этом случае процесс описывается в обычных понятиях логики. Что же касается участия в этом описании таких понятий, как «сопоставление» и «упорядоченность», так в этом нет ничего необычного и противоречащего существующей логике. Общеизвестно, например, что даже в аристотелевской силлогистике упорядоченность терминов в посылках и выводе является существенным фактором. Однако указанные понятия лишены всякого смысла, если их употреблять изолированно от основных понятий логики.
Что из себя представляет другая часть всякой операции — отнесение? Очевидно, это может быть выяснение значения истинности высказываний, установление соответствия знаков предметам, оценка характера этого соответствия, моделирование знаний и т. д. По всем этим вопросам в логике и близких к ней науках (в особенности, в логической семантике) имеется чрезвычайно богатая литература, не нашедшая никакого отражения в предлагаемой авторами программе. Причем, не представляет труда показать, что и этот круг проблем решается посредством обычных понятий логики. Например, оценка высказывания по его значению истинности может быть представлена как вывод из соответствующих (введенных для данных структур высказываний) определений значений истинности и высказываний, описывающих ту ситуацию, с которой сопоставляется данное высказывание, или вообще как вывод внутри данного метаязыка; если соответствие знаков и предметов устанавливается или оценивается посредством других знаков и высказываний, то это может быть изучено в понятиях теории определений и т. д.
В общем можно сказать, что единственной проблемой, поставленной в программе и не решаемой в логике более или менее детально, является проблема образования форм «мысленных знаний» (по терминологии авторов) из форм отражения генетически низшего порядка. Насколько это ново с точки зрения психологии и истории мышления, об этом пусть судят соответствующие специалисты.
Составные части операций, таким образом, сами являются сложными процессами, составные элементы которых суть в свою очередь операции мышления, известные в логике. Что же будет представлять из себя описание операций мышления, предполагающее в качестве предпосылки отвлечение от всего того, что сделано в логике, как от некоего неполноценного аспекта исследования мышления? Показательный пример этому дал Г.П. Щедровицкий в статье «О строении атрибутивного знания»[3]. Здесь рассматривается операция «практически-предметного сравнения». Суть этой операции с логической стороны сводится к следующему: если предметы некоторого класса X, имеющие свойство Р, обозначаются знаком Z, и если обнаруживается, что предметы другого класса У точно также имеют свойство Р, то при определенных условиях возможно превращение Z в знак класса предметов, обладающих свойством Р. Автор делает отсюда радикальный вывод: структура полученного знания и характер связи Z с Y полностью определяются осуществленными при его построении сравнениями и отнесением. Что здесь имеется в виду под строением полученного знания? Если в качестве знания берется Z, то с логической точки зрения о его строении говорить бессмысленно: это — один знак, не расчленяемый по его соответствию с предметами класса Р. Если он и обладает строением, то просто как особый предмет (например, как слово, образованное посредством ряда букв), структура которого не есть отражение структуры предметов и операций с ними. Если в качестве знания берется суждение «Y есть Z», равносильное суждению «Y имеет свойство Р», то структура этого суждения говорит лишь о том, что у предметов как-то отвлекается их общее свойство. А это «как-то» может быть весьма разнообразным (вплоть до случая, когда свойство обнаруживается путем вывода). Если в качестве знания берется связь восприятия или представления предмета Y и знака Z, то этот логико-психологический гибрид лишь своим существованием обязан предшествующему сравнению, но никак не структурой.
Мы отнюдь не отрицаем «процессуального» подхода к объяснению свойств (и в том числе — структуры) знаний из процессов их построения. Приведенный выше пример с высказываниями о связях можно рассматривать как пример такого подхода. Аналогичный подход возможен в отношении модальных, нормативных и других форм предложений. Однако в той форме, в какой этот подход излагается в статье Г.П. Щедровицкого и Н.Г. Алексеева, он по изложенным выше причинам нам представляется неприемлемым.
[1] «Доклады АПН РСФСР», 1957, № 3.
[2] А.А. Зиновьев, Логическое строение знаний о связях, «Логические исследования», М., 1959
[3] «Доклады АПН РСФСР» № 1, 1958.
