Елена Комовская: Образ «женщины-симптома» и социальная болезнь общества в романе A.A.Зиновьева «Гомо советикус»

Вестник Брянского госуниверситета. №2 (2011)

 

Елена Витальевна Комовская,

аспирант Брянского государственного университета имени академика И.Г. Петровского 

 

Образ «женщины-симптома» и социальная болезнь общества в романе A.A.Зиновьева «Гомо советикус»

 

В данной статье анализируются модели изображения женских образов в русской литературе и их закономерная трансфор­мация в творческом наследии A.A. Зиновьева — романиста-социолога. Рассмотрены варианты художественной деградации образа «женщины- симптома» как болезни современного автору социума. В статье сделан акцент на причине подобной де­градации женского начала. Ключевые слова: образ «женщины-симптома», свипталъный мир, образ «женщины-борцыхи», образ младшего асса, про­сто асса и заслуженного асса.

 

Опыт предшествующих литературоведческих работ (Н.Ф. Федюковой, H.A. Бердяева, В. Ро­занова, О.В. Рябова), исследующих проблему изображения женщины в художественном произведе­нии показывает, что существует три «универсальные» модели женских образов: революционно — де­мократическая или горьковская; толстовская или модель «семьянинки, домовки» и диалектически амбивалентная, или модель М.Ф. Достоевского. 

Исходя из того, что в качестве положительных образов в XVTII-XIX веках предлагался образ сильного доминирующего мужчины и слабой зависимой женщины, поэтому формула, найденная JI.H. Толстым — «домовки, семьянинки, идейной подруги»- была одной из важных добродетелей женщины. В частности В. Розанов писал: «Как героизм в мужчине, конечно, есть добродетель, — так главная добродетель в женщине, «семьянинке и домоводке», матери и жене, есть изящество манер, миловидность (другое, чем красота) лица, рост небольшой, но округлый, сложение тела нежное, не угловатое, ум проникновенно-сладкий, душа доб­рая и ласковая. Это те, которых помнят; те, которые нужны человеку, обществу, нации; те, которые угодны Богу и которых Бог избрал для продолжения и поддержания любимого своего рода человеческого». То­тальное уравнение мужчины и женщины в XX веке губительно сказывается на высочайшем предназначе­нии женщины — быть матерью. По данному поводу JI.H. Толстой писал, что женщина — это одновременно «и жена и мать», поэтому, по мнению великого классика, «без женщин — врачей, телеграфисток, адвокатов, ученых, сочинительниц — мы обойдемся, но без матерей, помощниц, подруг, утешительниц, любящих в му­же все то лучшее, что есть в нём и незаметным внушением вызывающих и поддерживающих в нем все это лучшее,- без таких женщин плохо было бы жить на свете»[1, с. 375]. 

Ф.М. Достоевский, напротив, видит в женщине не только «хранительницу семейного очага» и «верную подругу». Писатель для выражения женской сути предлагает диалектическую формулу, так как считает, что в каждой представительнице прекрасного пола сочетается «идеал мадоннский» (все самое возвышенное, неземное, прекрасное, нежное) и «идеал содомский» (все самое низменное, пош­лое, отвратительное). H.A. Бердяев характеризует понимание женщины Ф.М. Достоевским следующим образом: «В трагедии мужского духа женщина означает раздвоение» [2,с. 76]. Основываясь на романах Ф.М. Достоевского и их интерпретации H.A. Бердяевым, философ О.В. Рябов приходит к тому, что женщина «создана и функционирует как культура андроцентрическая» и поэтому «всегда амбивалент­на. В одни периоды на первый план выходит «светлый лик» женственности, в другие — «темный» Та­ким образом, женское выступает в двух ипостасях: как телесное и как сверхдуховное» [3, с. 27]. 

В XX веке образ женщины представлен как образ равноправного бойца, товарища, друга. Её поступки решительны, социально активны и идеологически окрашены. В изображении подобной женщи­ны преобладает её социальная значимость для общества, поэтому она становится неким идеологиче­ским центром, носительницей и последовательницей официально принятой идеологии, а женствен­ность, чувство материнства, статус женщины-жены, женщины-матери не раскрываются в полном объе­ме, находятся на периферии художественного изображения. В революционно-демократическом образе женщины социально красивым признается только активная деятельность идеологического характера, яркий пример подобной женщины — образ Ниловны в романе М. Горького «Мать».

Процесс подмены женского начала мужским в начале XX века приводит к тому, что со стра­ниц художественных произведений исчезают жертвы мужских страстей, нежно любящие и заботли­вые матери, соблазнительницы и кокетки. Женщина эпохи революции начинает обгонять мужчину в труде и социальном статусе, становясь «самой передовой». Самоотверженная работа русской женщи­ны на разных поприщах в XX веке начинает служить залогом ее богатейших возможностей, она не мыслиться вне социальной деятельности, поэтому творчество художников сконцентрировано на рас­крытии ее в качестве организатора, идеолога эпохи. 

Однако, используя предшествующие традиции литературы, A.A. Зиновьев создает собственный образ «женщины — симптома», заставляющий задуматься над болезнями современного ему социума. Автор социологической трилогии как настоящий клинист общества на основе собственных социологи­ческих опросов приходит к выводу о том, что многие прежние женские идеалы, женские роли, женские лики стали для немалого числа представительниц прекрасного пола архаичными, пополнившими «фа­культет ненужных вещей». И это, прежде всего, женское самопожертвование, и, как ни печально, жен­ская сострадательность. Его женщины это «борцыхи» за призрачные идеалы, зияющие высоты, в этой борьбе они забывают о своем природном предназначении быть матерью, супругой. Если в историче­ский период творчества М.Горького отсутствие женственности в социально активных женщинах оправдывало само время и ожесточенная революционная борьба за всеобщие светлые идеалы, поэтому в образе женщины появляется некая мужская решительность, обусловленная историческими обстоя­тельствами, то спустя полвека в трилогии A.A. Зиновьева образ «женщины-борцыхи» мельчает, так как мельчают сами идеалы, за которые она борется. Кроме того, социальные законы уничтожают в жен­щине идеалы «мадоннские», её образ становится половинчатым, наполненным исключительно идеала­ми «содомскими», поэтому все героини социологической трилогии A.A. Зиновьева подвержены обще­му греху — социальной мимикрии, проявляющемуся с разной степенью в каждой из них. 

Таким образом, в понимании женской сути и женского предназначения A.A. Зиновьев полага­ется на идеалы XIX века, однако социологическая обстановка окружающей действительности зиновьевского периода заставляет его изображать ущербных женщин, которые своей деградировавшей сутью дают полное представление о болезни социума. 

Если ранее русская классическая литература связывала с женщиной такие понятия, как красо­та, доброта, материнство, то в условиях буйства социальных законов, женщина превратилась в маят­ник, заставляющий мужчину добывать деньги, она лишена высшей ценности — быть матерью. 

История мирового искусства, по мнению Н.Ф. Федюковой, «знала две вершинные точки эстетического решения и художественного воплощения» проблемы материнства. С одной стороны, это «Сикстинская мадонна» Рафаэля, с другой стороны образ юной женщины с младенцем в произведе­нии Андреева «В подвале». Если «рафаэлевская мадонна несла ребенка людям, чтобы спасти их, спа­сти человечество», то «Андреевская мадонна спускается по скользким ступенькам жизни в «подвал» к людям дна, чтобы они спасли её ребенка» [4,с. 59].

Принципиально новый подход к проблеме материнства у М. Горького в романе «Мать». Не­смотря на отсутствие женской нежности, домовитости в образе Ниловны и яркую идеологическую окраску её поступков, она все-таки исполнила извечное предназначение женщины — стала матерью, в то время как героини трилогии A.A. Зиновьева вообще не способны к этому, поэтому важной особен­ностью романов «Гомо советикус», «Зияющие высоты», «Глобальный человейник» становится пол­ное отсутствие описания ребенка (он упоминаются вскользь, через обобщенное наименование «де­ти», или сами герои будучи взрослыми вспоминаю о тяготах своего детства), так как женщины в об­ществе законов социальной мимикрии в принципе не способны быть хоть какой-нибудь матерью, они заняты выколачиванием денег, ненужными идеологическими исканиями, тем самым A.A. Зиновьев поднимает проблему извращения женской сути, которое может привести к постепенному вымиранию человечества, ведь в основе любого социума ребенок и женщина как прародительница. 

В трилогии A.A. Зиновьева образ женщины перестала быть жертвенным, сопереживающим, сострадательным. Уходят такие понятия как «семейный очаг», потому что его некому поддерживать. Ге­роини ищут себе применение не в прямых женских обязанностях: воспитании детей, поддержании се­мьи, а пытаются примерить на себя несвойственные им социальные роли, которые делают их глупыми и смешными. Таким образом, A.A. Зиновьев женскими образами пытается выразить основную болезнь столетия, сформулированную ещё в 1943 году философом Ильиным — доминирование мужского начала в современной культуре, в результате в мире начинает преобладать «тоталитаризм, терроризм», так как исчезает сострадание, сопереживание, нежность, свойственная исключительно женскому началу. 

Все женские образы A.A. Зиновьева в романе «Гомо советикус» представляют собой три формы извращения женской сути, поэтому их можно проклассифицировать следующим образом: 

1 .Просто «ассы», хозяйственные типы (Хозяйка, Уборщица) -первая ступень деградации женщины;

2. «Заслуженные   ассы», или «борцихи» (Госпожа Анта, Дама)- наивысшая форма женской деградации;

3. «Младшие ассы», или жены при муже (Жена Художника, Жена Писателя) — промежуточная форма деградации женской сути. 

Рассмотрим образы «человекологии», как определил свой роман сам A.A. Зиновьев, которые представляют просто «ассов» или хозяйственных женщин.

Хозяйка — «старая, страшная и потасканная» [5,с. 29]. А А. Зиновьев мастер краткого словесного портрета тремя словами дал читателю возможность составить представление о возрасте, внешности и мораль­ном облике своей героини. Хозяйка замужем, но это не мешает ей изменять мужу с обитателями пансиона. В мире социальной мимикрии женщина перестает быть верной подругой своего супруга, аморальный социум сказывается на женщине, уничтожая в ней женщину-жену, тем самым расшатывая основы семьи. 

Хозяйка сочетает в своей биографии две взаимоисключающи противоположности: с одной стороны «она была членом партии и даже избиралась в бюро областного комитета партии», с другой «была ревностной христианкой и никогда не была большевичкой и коммунисткой» [5,с. 131]. Это ха­рактеризует её как истинного приспособленца-гомососа, она своеобразный вид хамелеона, меняюще­го свои убеждения в зависимости от ситуации. 

В ней как в Коробочке Н.В. Гоголя живет неуемная жажда скопить, сэкономить, поэтому именно она учит главного героя Я, как «сэкономить на транспорте», помогает в одежде, белье. Дан­ным образом A.A.Зиновьев показывает, как БАНК- идол капиталистического государства делает из женщины не таинственный идеал, не духовную подругу, а расчетливого практика, дельца. Неслучай­но герою Я в этом омерзительно аморальном мире, извращающим женскую природу «до зарезу нуж­на женщина! И дело тут не в физиологии. <.. .> нужна женщина не столько для тела, сколько для ду­ши — чтобы поговорить можно было с полным взаимопониманием, душу излить, солидарность по­чувствовать» [5,с.99]. Данной репликой героя Я автор выражает свою близость к концепции понима­ния женского предназначения JI.H. Толстым и Ф.М. Достоевским. 

Ещё одним образом «хозяйственной женщины» в художественном пространстве романа ста­новится образ Уборщицы. 

Уборщица — «спит с теми же лицами, но за малую плату» [5,с.29]. A.A. Зиновьев указывает, что «она молодая и довольно приятная   И муж не имеет ничего против такого приработка: они копят деньги на дом» [5,с.29]. Автор на примере данной семьи изображает жену, полностью подчинившуюся закону БАНКА и морально деградировавшего мужа, не способного противостоять действительности и защитить нравственный облик собственной семьи. A.A. Зиновьев существенно детализирует, что «они копят», тем самым, подчеркивая, что времена жертвенной Сонечки Мармеладовой прошли, а мужчины готовы продать все, даже честь жены. Её грехопадение не столько продиктовано нищетой, голодом, бездомностью, сколько товарно-денежными отношениями. Она как расчетливый делец повышает плату за свои услуги, когда «в стране произошла инфляция» [5,с. 121]. Таким образом, A.A. Зиновьев даёт по­нять читателю, что героиня идёт на данный шаг сознательно, руководствуясь общими законами рынка, а не значительность цели делает омерзительным средство её достижения.

Таким образом, общим для типа хозяйственной женщины является желание «скопить», «сэкономить». Героини объединены близкими по своей семантике наименованиями, которое харак­теризует выполняемую ими работу- Хозяйка, Уборщица. Если ранее хозяйственность женщины в ли­тературе ассоциировалась с уютом, комфортом семейным очагом, то в романе A.A. Зиновьева «хо­зяйственность» больше напоминает стяжательство и становится специфической болезнью социума, наполняясь отрицательной коннотацией.

Общая дегуманизация общества постепенно разрушает институт семьи, женщина больше не жена и мать, женщина средство к получению дополнительных денег, как например Уборщица; или обладательница первоначального капитала, как например Хозяйка — за ней Пансион. A.A. Зиновьев показывает как в условиях поклонения общему идолу — БАНКУ, женщина превращается в практич­ную особу. Однако, данных женщин оправдывает в их социальной мимикрии слабость, находящихся рядом мужчин. 

Рассмотрим образы «старших ассов», в романе они представлены Госпожой Анти, Дамой. 

Госпажа Анти все отрицает, против всего выступает, поэтому дополнительная обобщающая приставка «анти» в её имени носит говорящее и сатирическое значение. Она — «заслуженный асс» [Там же: 29] и «внешне похожа на известную в Москве борциху против антикоммунизма» [5,с.92], но по убеждениям полная ей противоположность. Данным типажом A.A. Зиновьев пытается показать, что «каждый советский прохвост имеет своего негативного двойника на Западе» [5,с. 93]. Тем самым, автор проводит мысль об идентичности государственных систем СССР и Запада, которые, по сути своей, различны только формами и способами подавления личности. Следовательно, становится оче­видным, что героиня избирает для себя антикоммунистическую деятельность не по собственному внутреннему убеждению, а с единственным желанием как-то заявить о себе в капиталистическом государстве, придать значимость собственной персоне.

Её мимикрию A.A. Зиновьев считает наиболее опасной, так как стремление Госпожи-Анти добиться дополнительных благ продиктовано исключительно личными амбициями и жадностью. Автор в сатирической манере высмеивает глупость героини, поэтому издаваемый ею «антисоветский журнал» — «необычайно глупый». Если «типы хозяйственных» женщин аморальными поступками наносят вред исключительно са­мим себе и близким людям, то «борцыхи» задевают интересы-окружающих. Так, например Госпожа-Анти «распространяет клеветнические слухи, будто Я есть агент Москвы» [5,с.ЗО] с единственной целью заслу­жить одобрение руководства капиталистического государства, пусть даже ценой страдания другого. Следо­вательно, в приставке Анти в её имени сосредоточено не только общее стремление к отрицанию всего, что окружало раньше, но она сама начинает ассоциироваться в сознании читателя как образ способный только к поступкам аморальным, то есть в ней уже нет ничего от идеала мадоннского, она сама позиционируется с анти-женщиной, состоящей из всего содомского. Госпожа Анти -это образ, в которой погибает женщина с красивыми социально активными поступками, направленными на достижение светлого будущего, её дея­тельность низменна и подла продиктована исключительно личной выгодой. 

Ещё одной разновидностью образа анти-женщины в художественном пространстве романа «Гомо советикус» становится образ Дамы, которая и «заслуженный асс» и «заместитель Профессо­ра» [5,с. 29], причем профессорство последнего очень сомнительно, как и способность героини быть его заместителем, потому что речь её построена в основном из местоимений «мы», «наш», «я», «вы» или слов паразитов «э-э-э…, так сказать…», сказанную фразу невпопад она, как правило, сопровож­дает смехом: «Товарищи… хи-хи-хи… извините, господа, — начала Дама. — На повестке дня нашего… совещания… хи-хи-хи… вопрос о единстве и согласованности действий в рядах советской эмиграции на Западе» [5,с.156]. Постоянные смешки, слова паразиты — свидетельствуют о скудости ума героини. 

На открытии «Центра» она получает титул «профессора», это влияет только на то, что героиня становиться осторожней в словах, однако доклады её также бессодержательны в смысловом отношении, как и прежде: «- Господа, — начала доклад Дама и, довольная, что проскочила опасное место, улыбну­лась» [5,с. 191]. Героиня занимается позерством, она довольна собой, своим положением и её вовсе не за­ботит близость по форме её антикоммунистического выступления к речам коммунистов. Так, героиня изъясняется шаблонами и канцеляризмами СССР « …необходимо все мерно повышать…Решительно пресекать… Вскрывать имеющиеся резервы.. ..Внедрять в дело.. .Сама жизнь диктует нам новые методы» [5,с.192]. Финальная фраза доклада, которую Дама почти выкрикивает, наполнена ложным пафосом. Она полностью заимствована из заседаний ЦК, с единственным изменением: «коммунистический труд» ста­новится «антикоммунистическим». Данным образом A.A. Зиновьев указывает на крайнюю степень жен­ской формы социальной мимикрии, которая извращает полностью женское начало, заставляя её зани­маться деятельностью, в которой она ничего не смыслит. Благодаря своей способности прогибаться под окружающий мир героиня относится к «долговременным» обитателям Пансиона, кроме того, имеет выгодного с точки зрения социального сосуществования, но «бесцветного, рахитичного мужа» [5,с.46]. 

Дама в художественном пространстве романа производит впечатление похотливой содомской девицы, которая рекомендует Я в «одно учреждение консультантом-социологом, специалистом по советскому обществу», исключительно с единственной целью «набиться» к нему в гости, с весьма сомнитель­ным в отношении морали визитом, что доказывает её «беспардонный» переход на «ты» в общении с ним. Кроме того, её поступок полностью продиктован личной выгодой: героиня ищет активного исполнителя антикоммунистической программы, так как сама в этом ничего не смыслит, но в образе «Я» его не нахо­дит, поэтому прекращает с ним всяческие отношения. Следовательно, отношение её к людям измеряется основным законом свиптального мира — личной выгодой. Её жизненный принцип выражает пословица: «с волками жить — по-волчьи выть» [5,с.71], что указывает на бесцеремонность героини в принятии реше­ний, способность пойти на крайние меры в достижении собственного блага. Эту мысль подтверждает и тот факт, что героиня «бывший член политбюро», но с целью получше устроиться на Западе она объявила себя «христианкой, само собой разумеется — православной» [5,с.40]. Авторское уточнение выполнено в сатирическом ключе и указывает читателю на неискренность принятия веры героиней. 

Дама не только подвержена социальной мимикрии как Госпажа Анти, но ей присущ и снобизм, так, например, она гордиться своей позицией среди гомососов и ни в коем случае не будет общаться с теми, кто ниже её по социальной лестнице, потому что с мужем «они занимают в эмигрантской иерархии более высокое положение» [5,с.179]. Дегуманизация личности проявляется в желании собрать вокруг се­бя только нужных людей и исключить всех тех, кому может понадобиться её собственная помощь. 

A.A. Зиновьев объединяет своих «женщин-борцых» не только их деятельностью, которая заключается во внешней борьбе против коммунизма, с целью «выколачивания» дополнительных благ из капиталистического государства, но и близким с семантической точки зрения именем. Они названы общими формулами обращения к женщине на Западе «госпожа», «дама». Автор пытается показать чи­тателю, что смена социальной действительности ведет к изменению лишь внешнего антуража, а внут­ренний мир героинь остается прежним, они лишь приспосабливаются к новым условиям, которые про­диктованы официальной политикой нового государства. A.A. Зиновьев иронически высмеивает своих героинь, подводя читателя к мысли о том, что замена статуса «товарищ» на «даму» или «госпожу» не меняет сути человека, а подмена истинного женского предназначения мнимой значительностью их дея­тельности снижает образ женщины до содомской блудницы, предающей мужа, друзей. 

В образах- борцыхах постепенно умирает «помощница, подруга, жена, утешительница»,что приводит к её деградации и оглуплению, неслучайно, в художественном пространстве романа Даму и Госпожу Анти постоянно сопровождают эпитеты «глупо», «нелепо». Тем самым, A.A. Зиновьев приводит чита­теля к мысли о трм, что женщина теряет стержень своего бытия, перестает быть матерью, хранительни­цей очага, подругой, а в своей мнимой социально активной деятельности выглядит карикатурой и паро­дией на высокие революционные идеалы образов женщин, воспетых М. Горьким. Они становятся своеоб­разной модификацией в XX веке тургеневского образа женщины-революционерки Кукшиной. 

К третьему типу женщин гомососов относятся «младшие ассы». Они в художественном мире представлены как единое целое с мужьями, так как основные портретные черты и особенности харак­тера данных женщин проявляются исключительно в разговорах с их мужчинами. Они всегда нахо­дятся в положении «при». Однако, несмотря на якобы полное растворение их в образах мужей и внешнее поддержание семьи они не столько «помощницы, подруги, утешительницы» сколько удобно устроившиеся с экономической точки зрения женщины. Их цель — выжить в социуме с наименьшими затратами как физическими, так и эмоциональными, поэтому их брак продиктован не столько идеа­лами прошлого, сколько законами коммунального общества, следовательно, закономерно, что A.A. Зиновьев лишает их высшего женского счастья — ни одна из них не стала матерью. Во-первых, это не выгодно с экономической точки зрения, а, во-вторых, не модно. Младшие ассы представлены следующими образами: Жена Художника, Жена Писателя. 

Жена Художника — «младший асс», так как её с мужем комнату отделяет тонкая перегородка от комнаты «Я» и они с супругом совершенно уверены «что на Западе перегородки между комнатами звуконепроницаемы», поэтому совершенно «не церемонятся в выражениях» [5,с. 142]. Следовательно, Я становится невольным слушателем их «интимных разговоров» [5,с.142]. Когда встает проблема необходимости искать работу из-за тяжелого финансового положения семьи жене Художника, то она видит себя в роле «манекенщицы, натурщицы». Героиня не готова идти работать официанткой, или заниматься «уборкой квартир» [5,с. 142], что характеризует её как женщину, которая стремиться к легким деньгам, как и все те, кто попал под влияние БАНКА. Ведь неслучайно изначально она выхо­дила замуж за «гениального» Художника и не её вина, что он оказался не так уж гениален. Героиня искренне верит в успешность выбранных ею занятий, хотя муж указывает ей на то, что она «старова­та» и «пропорции» её оставляют желать лучшего. Таким образом, муж не против сомнительного при­работка жены, однако не так уверен в успешности подработки как она сама. 

Данная пара всегда едина во мнении. Так, на общем собрании: «Художник с женой настаивали на конституционной монархии, но без партий вообще. Они уверяли, что в дореволюционной России уровень жизни и демократии был даже выше, чем на Западе» [5,с. 133]. Это характеризует героиню как человека, не имеющего своего мнения, она не столько идейный друг своего мужа, сколько глупый последователь, потому что легче кого-то поддерживать, чем что-то предлагать самой. Поддерживая мужа, она внешне как бы участвует в общественной жизни, но при этом не затрачивает никаких собственных сил. 

Когда муж получает работу на фабрике елочных игрушек, они поспешно уезжают «не попрощавшись», чета художников переезжает с места на место с единственной целью, чтобы лучше устроиться. 

Жена Писателя — «младший асс, выехавший оттуда же и туда же под видом верной жены гениального писателя». Таким образом, если муж примеряет на себя маску «гения», то жена пытается со­здать вокруг себя ореол верной подруги, однако, читатель сразу понимает, что они не искренни друг с другом с самого начала, а сатирическое авторское уточнение «она действительно верна ему, поскольку на Западе не нашлось ни одного человека, захотевшего ее соблазнить» [5,с. 28] доказывает нашу интер­претацию образа как женщины, приспосабливающейся к коммунальному обществу, подверженной за­конам мимикрии. Следовательно, героиня так же морально неустойчива, как и другие, но примеряет маску верной супруги. 

A.A. Зиновьев после описания эмигрантской дороги мужа вводит сразу описание пути следова­ния за ним жены через указательные местоимения «выехавшей оттуда же и туда же». Тем самым автор показывает, что времена идейных подруг, какими были жены декабристов, прошли, поэтому насколько жалок путь «мнимого гения» мужа, настолько и ничтожно описание путешествия жены, она всего лишь своеобразный довесок к нему. Так, если муж приспосабливается к сложившимся условиям, то жена — к нему, в результате оба героя всего лишь ищут более выгодное место для сосуществования. 

A.A. Зиновьев в художественном пространстве романа «Гомо советикус» пытается понять при­чину деградации гуманистических ценностей прошлого, связанных с женским началом, и находит её в способах преподнесения женщины в средствах массовой информации. В мире гомососов нет женщин заслуживающих уважения, потому что, как считает A.A. Зиновьев, нет должного отношения к ним в СМИ, как откровенно признается герой Я: «с обложек журналов <…> призывно смотрят цветные жен­ские зады, груди и прочие соблазнительные части тела. Жирные газетные заголовки возвещают о том,<…>что принцесса разводится с очередным супругом…» [5,с.53]. Само свиптальное общество лю­быми средствами старается извратить женскую природу, растаптывая в её образе самое светлое, уни­чтожая институт семьи, делая женщину всего лишь сексуальным объектом, алчной особой. 

Отношение гомососов к женщинам формируется под влиянием СМИ, которые преподносят её как доступную, развратную, поэтому закономерно, что Хозяин Пансиона «в совершенстве изучил русский мат. Ругается целыми днями, особенно — в присутствии женщин» [5,с.115], так он привлекает их внимание. Данной деталью A.A. Зиновьев гиперболизирует проблему обесценивания «женщины», в мире БАНКА ей в качестве хрупкого, доброго, душевного создания нет места, потому что совре­менный идеал — это женщина Содома. Неслучайно, Я заявляет: «… баб для души нет. На этом, брат, надо поставить крест» [5,с.99.],в мире культа телесности не осталось женщин сопереживающих, эмо­ционально и духовно богатых, именно по-мадоннскому идеалу Ф.М. Достоевского и образу верной подруги, утешительницы JT.H. Толстого тоскует главный герой. 

Если русская классическая литература замечательно учила тому, как оставаться человеком в невыносимых, экстремальных положениях, не предавать ни себя, ни других, то романы A.A. Зиновьева без прямого авторского слова назидательного характера, описанием чудовищных изменений в женщине как высшем гуманистическом идеале, пытается заставить читателя задуматься о пагубности выбранно­го пути, о начале неизлечимой болезни — исчезновении гуманистических принципов в женщине.

 

Список литературы 

1.     Толстой Л.H. Полное собрание сочинений, т. 41. М., 1976

2.     Бердяев H.A. Миросозерцание Достоевского// Бердяев H.A. Философия творчества, культу­ры и искусства: В2т. Т.2.М., 1994.

3.     Рябов О.В. Русская философия женственности. Иваново. Из-д.: Юнона, 1999.

2.   Федюкова Н.Ф. Концепция человека в русской литературе н.ХХ века. Минск, из-во БГУ, 1982.239с.

3.   Зиновьев A.A. Гомо советикус. Избранные сочинения в 10-ти т. Т.5. М., 2000. 340с.

————————————————————————— 

In given article models of the image of female images in the Russian literature and their natural transformation in A.A.Zinoveva’s crea­tive heritage — the novelist-sociologist are analyzed. Variants of art degradation of an image of «the woman — of a symptom» as illnesses modern to the author of society are considered. In article the emphasis is placed on the reason of similar degradation of a feminine. The key words: an image of «woman-symptom», sviptaly the world, an image of «woman-bortsyhi», an image younger assa, it is simple assa and deserved assa.