‘Гласность’ или ловкость рук? («The New York Times», США), 12 февраля 2008
Статья («письмо десяти») впервые опубликована в газете «The New York Times» 22 марта 1987 года, а в начале марта 1987 года в ряде европейских газет
Авторы данной статьи — эмигранты из СССР, живущие на Западе: Василий Аксенов, Владимир Буковский, Эдуард Кузнецов, Юрий Любимов, Владимир Максимов, Эрнст Неизвестный, Юрий Орлов, Леонид Плющ, Александр Зиновьев и его жена Ольга.
Что представляет собой новая политика Михаила Горбачева — тот самый исторический поворот, о котором мы мечтали, знаменующий собой конец угнетения и нищеты в советском Союзе? Или мы стали свидетелями лишь короткой ‘оттепели’, тактического отхода перед новым наступлением, как выразился Ленин в 1921 г.?
Да, сегодня из лагерей и ссылки возвращен ряд ведущих правозащитников. Этот жест можно только приветствовать, однако нельзя не отметить, что подобное ‘избирательное милосердие’ на то и рассчитано, чтобы произвести максимум впечатления на общественность при минимуме настоящих уступок.
Если отношение к таким людям в СССР действительно меняется, почему бы просто не объявить амнистию всем узникам совести, вместо того, чтобы принимать решения по некоторым особо нашумевшим делам одно за другим, в течение года?
Мы, к примеру, ни разу не услышали четкого осуждения преступного использования психиатрии — одного из самых печально известных методов репрессий в Советском Союзе. Не видим мы и никакого прогресса в вопросе об эмиграции. Еще одним долгожданным событием, конечно, стало признание Москвой необходимости радикальных экономических реформ. Однако на сегодняшний день серьезных признаков их проведения нигде не наблюдается.
Еще больше, казалось бы, можно приветствовать заявленное Советским Союзом желание завершить войну в Афганистане. Но если Кремль действительно хочет положить конец этой войне, почему он попросту не выведет из Афганистана войска? Если задержка вызвана стремлением оставить после себя стабильное правительство, почему бы не провести в стране свободные и честные выборы под строгим международным надзором? Поскольку ни один из этих вариантов судя по всему не устраивает Кремль, мы вынуждены сделать вывод: все, к чему он на самом деле стремится — это создать видимость ухода из Афганистана.
Впрочем, больше всего удивляет, пожалуй, новая политика ‘гласности’ (открытости). Многие, должно быть, просто ошеломлены, читая а ‘Правде’ заметки с критикой советских реалий — той самой, которую еще несколько лет назвали бы ‘клеветой на социалистический строй’, со всеми вытекающими последствиями. Отчасти эта новая политика также призвана преподнести нужду как добродетель. На сегодняшний день советскому режиму просто нет смысла содержать гигантскую и дорогостоящую пропагандистскую машину, чьей ‘продукции’ мало кто верит.
Таким образом, гласность помогает руководству СССР вновь привлечь к себе внимание советской общественности и одновременно улучшить собственный имидж за рубежом. Реальная гласность немыслима без подлинных публичных дискуссий, в которых каждый мог бы принять участие, не опасаясь наказания. Другими словами, она стала бы публичной гарантией от злоупотребления властью; а то, что мы наблюдаем — лишь все та же партийная монополия на истину, только указание теперь состоит в том, чтобы истина пока носила критический характер по отношению к самому режиму. Но подобный приказ можно отменить хоть завтра.
Или возьмем посмертную ‘реабилитацию’ нескольких выдающихся писателей — например, Бориса Пастернака, Николая Гумилева и Владимира Набокова. Стоит отметить, что подобной чести удостаиваются только те, кого уже нет на свете — они уж точно не скажут и не сделают чего-то неожиданного. Более того, множество покойных писателей, которым повезло меньше, все еще ждет своей очереди.
То же самое можно сказать и о пробудившемся сегодня интересе к останкам некоторых деятелей искусства, например, певца Федора Шаляпина и кинорежиссера Андрея Тарковского, которые умерли в эмиграции, и которых — вопреки их четко выраженной последней воле — власти отчаянно пытаются ‘репатриировать посмертно’.
Это жутковатое ‘гробокопательство’ вряд ли можно счесть признаком либерализации в культурной сфере — как и адресованные некоторым видным эмигрантам приглашения вернуться ‘домой’, словно стае блудных сыновей, с обещаниями ‘забыть’ прошлое.
В конце концов, никто не мешает Советскому Союзу выпускать книги и пластинки эмигрантов, показывать их фильмы, пьесы и полотна. Если бы советским людям позволили делать выбор самостоятельно, эмигрантам-писателям и художникам не понадобились бы закулисные переговоры с властями. Прошлое можно забыть, но как ‘забудешь’ о том, что партия по-прежнему вездесуща и контролирует все — особенно когда вы ощутили на Западе вкус свободы?
Наконец, представим себе, что самое смелое на сегодняшний день предложение г-на Горбачева — о проведении более свободных выборов в партийные органы — будет воплощено в жизнь. В результате этого гигантского шага вперед советские люди получили бы ту возможность, что имеет сегодня черное население ЮАР: наблюдать за свободными выборами для 7% населения.
На деле советские лидеры могли бы, не меняя по-настоящему характера режима, позволить себе еще более радикальное временное ‘отступление’, чем то, что порождает сегодня столько необоснованных надежд. Они могли бы сократить эксцессы в системе уголовного правосудия, допустить куда более масштабную эмиграцию и вывести войска из Афганистана. Они даже могли бы опубликовать ‘Архипелаг ГУЛАГ’ Александра Солженицына. Они могли бы сделать страну такой же ‘свободной’ и ‘капиталистической’, как Польша, Югославия и Китай.
Реальный вопрос заключается не в том, как далеко зайдет нынешняя ‘оттепель’, а в том, как долго она продлится. Ведь Советский Союз, в отличие от Венгрии и Польши, не живет в тени ‘старшего брата’, способного прийти на помощь, и, в отличие от Китая, у него есть множество ‘младших братьев’, требующих постоянной заботы.
На Западе не понимают главного: если бы советские лидеры действительно были бы настроены на радикальные перемены, им пришлось бы начать с отказа от правящей идеологии.
Идеология — то самое ядро советской системы, что не позволяет стране отклоняться от маршрута слишком далеко и слишком надолго; если главные идеологические постулаты останутся в неприкосновенности, долгосрочная советская стратегия останется пленницей ее принципов.
Пока официальная доктрина не предусматривает возможности мира с ‘классовыми врагами’, о каком подлинно ‘мирном сосуществовании’ с ‘буржуазными’ странами можно говорить? Не более вероятным выглядит и ‘мирное сосуществование’ внутри самого СССР.
Пока ‘всемирно-историческая борьба двух систем’ продолжается, советских граждан не могут просто оставить в покое, позволив им жить собственной жизнью и собственными стремлениями. Весь народ мобилизован армию идеологических бойцов, от которых требуют, чтобы они воспринимали себя не как простых членов общечеловеческой семьи, а как носителей ‘социалистического правосудия’, ‘социалистической культуры’, ‘социалистического спорта’, а теперь и ‘социалистической гласности’.
Если Запад воспримет новую политику за чистую монету, он сосредоточится на внешних симптомах, игнорируя саму болезнь. Серьезные перемены потребуют от советских лидеров отбросить ложные марксистско-ленинские догмы, прекратить ‘всемирно-историческую борьбу’, которую ведут только они сами, и позволить советским гражданам быть обычными людьми, которым можно будет вкладывать в слова ‘демократия’, ‘культура’, ‘правосудие’ и ‘гласность’ такой же смысл, как и их ‘буржуазным’ братьям.
Более того, если Кремль искренне желает перевернуть одну страницу истории, и начать новую, он должен прекратить эксплуатацию болезненных воспоминаний о Второй мировой войне в пропагандистских целях, отказаться от злобной ‘программы военно-патриотического воспитания’, в обязательном порядке действующей во всех школах, и не допускать дальнейшей милитаризации общества. И, главное, оно должно сказать всю историческую правду о преступлениях, совершенных советским режимом.
Национального примирения не добьешься, освободив пару сотен заключенных из тюрем, в которых они вообще не должны были находиться.
Советский Союз — тяжело больная страна, чьи лидеры вынуждены были нарушить семидесятилетнюю традицию молчания просто для того, чтобы завоевать хоть какое-то доверие населения СССР и внешнего мира.
Однако это они сами должны научиться доверять другим. Они должны предоставить народу право отправлять правосудие в нормальных судах, и приобрести достаточное уважение к общественному мнению, чтобы не прибегать к обычной тактике дезинформации и манипуляций.
Даже глупцу сегодня ясно: если 70 лет воплощения идеологической доктрины привели к запустению одну из самых богатых стран на планете, то эта доктрина ошибочна. Г-н Горбачев признает: за все эти годы никому не удалось исправить ситуацию. Так может быть пришло время отказаться от самой системы? Разве не Ленин сказал, что в конечном итоге любая теория в конечном итоге проверяется только практикой?
Что же касается Запада, то пристало ли людям так спешить с рукоплесканиями в адрес СССР за обещания создать для своих граждан условия, которые они здесь не согласились бы терпеть и минуту?
ИСТОРИЯ ПИСЬМА (реакция в СМИ на «письмо десяти» из воспоминаний современников):
Воспоминание Джона Глэда: В марте 87-го года открытое письмо, ставящее под вопрос истинное значение гласности и подписанное десятью эмигрантами, было опубликовано в ведущих газетах Запада. К удивлению подписавших (интервью с четырьмя из них представлены здесь), их письмо было перепечатано в газете «Московские новости», и отсюда начался долгожданный диалог между советскими и эмигрантскими писателями. В 88-м и 89-м годах советские журналы и издательства опубликовали огромное число романов, рассказов, стихов и мемуаров эмигрантских писателей и поэтов. Некоторые из них посетили Советский Союз, где выступали перед огромными аудиториями поклонников.
Воспоминание Константина Крылова: В марте 1987 года все ведущие газеты Запада напечатали обращение к советским властям от имени десяти эмигрантов, которые, в ответ на некие приглашения вернуться, потребовали «гарантий необратимости перестройки» и особенно «гласности». Под письмом стояли — в числе прочих — подписи Александра Зиновьева и его жены. Ожидалось, что «советские» промолчат и утрутся. Но, к величайшему удивлению всей прогрессивной общественности, оно было перепечатано в советской прессе, в престижных «Московских новостях», вместе с ответом, выдержанном в стиле «спрашивали — отвечаем». Это было, как сейчас выражаются, «знаковое событие». Появление в советской прессе подобного текста было абсолютно невозможным явлением.
Вспоминает Инна Васильева: Парижская «Le Figaro» публикует открытое письмо десяти эмигрантов Михаилу Горбачеву. Авторы текста, названного «Пусть Горбачев предоставит нам доказательства», в резких тонах критикуют советскую внешнюю и внутреннюю политику, требуют от перестроечного руководства безоговорочного осуждения 70-летней политики репрессий против инакомыслящих, вывода войск из Афганистана, свободы информации, пересмотра советской идеологии и т. п. Напоследок авторы письма выражают уверенность в том, что их письмо никогда не будет опубликовано в СССР, — это и станет наилучшим доказательством лживости посулов нынешнего руководства. После соответствующих консультаций в ЦК «Московские новости» публикуют полный перевод письма с полемическим комментарием Егора Яковлева. «Письмо десяти» становится первой публикацией, которая собирает толпу у дверей редакции на Страстном, читающих и бурно обсуждающих свежий выпуск газеты на стенде (в будущем это место москвичи назовут «Гайд-парком»). В своем комментарии Яковлев отвечает авторам в высшей степени резко, но умно и уважительно. Пафос его ответа в том, что лучше и достойнее в тысячный раз обмануться, поверив в дуновение оттепели, чем оставаться в стороне, наблюдателями в «белых перчатках». Еще до опубликования полного текста письма в «МН» яростно выступает «Правда»: Виталий Корионов, правдист с сорокалетним стажем, разражается яростной отповедью эмигрантам: «Их подлинные друзья — афганские душманы, никарагуанские «контрас», полпотовские убийцы». Завершается статья в старорежимной лексике: «Кучка отщепенцев в преддверии великого праздника — 70-летия Октября — пытается швырнуть поток грязи в наш светлый дом. Не выйдет!».
Воспоминания Галины Аккерман: 8 марта 1987 года Фигаро опубликовала письмо десяти советских диссидентов, которые проживали на Западе и были близки в то время к Интернационалу Сопротивления. Это были Василий Аксенов, Владимир Буковский, Александр и Ольга Зиновьевы, Эдуард Кузнецов, Юрий Любимов, Владимир Максимов, Эрнст Неизвестный, Юрий Орлов и Леонид Плющ. В этом письме “подписанты” бросали вызов советскому руководству: если вы хотите действительно открыть новую страницу истории, говорили они, признайте преступления коммунистического режима, освободите без всяких условий политзаключенных, разрешите эмиграцию и свободу слова, организуйте свободные выборы, прекратите милитаризацию советского общества. И прежде всего опубликуйте это письмо в вашей прессе. Последний пункт вызова был принят малоизвестной еще в то время газетой Московские новости. Несомненно с ведома и разрешения властей, русский перевод письма был опубликован на ее страницах. За этой публикацией последовали незамедлительно многочисленные статьи в самой этой газете и в других СМИ, яростно обрушившиеся на авторов письма и на Интернационал Сопротивления. Вот несколько выдержек из этих статей:
“Время и жизнь навсегда размежевали тех, кто ведет в нашей стране революционную перестройку, и бывших граждан СССР, которые на нее клевещут” (заголовок подборки читательских откликов, МН, 5.4.87).
“Стыдное письмо. Ни один комментарий не скажет того, что эти авторы сказали про себя. А сказали, что они не только продукт уходящего времени, что не могут представить себе совершающихся у нас перемен, но что и не хотят, чтобы перемены у нас совершались. И еще сказали этим письмом, что ехали они за свободой, а обрели жалкую зависимость” (Григорий Бакланов, там же).
“Владимир Буковский используется ЦРУ для активной подрывной деятельности против СССР”; “Леонид Плющ — сторонник террористических методов борьбы против существующего в СССР строя”7; “Владимир Максимов выехал в 1974 году за рубеж, где возглавил созданный под эгидой ЦРУ антикоммунистический журнал Континент”; “Юрий Любимов участвует за рубежом в различных антисоветских акциях” (от редакции — МН, 12.4.87).
“Мне их психология такой представляется: уезжая, люди эти в своей гордыне надеялись, что отъезд их станет акцией едва ли не государственного масштаба: дела в стране сразу же пойдут хуже, и тогда их оценят. А уехав, увидели: дела у нас сегодня разворачиваются серьезные, да без них. Своими силами обходимся. Вот и злобствуют. А в злобе своей смыкаются с теми, кто добрых чувств к нам и прежде не испытывал… Все подписавшие письмо стали на путь политической борьбы с нами” (Олег Ефремов, там же).
“Надо, чтобы в Отечестве было хорошо. С этой целью 70 лет назад народ выбрал путь социализма, убежденный, что именно социализм — это хорошо. А авторам письма с народом оказалось не по пути” (Лен Карпинский, там же).
“Потому-то и формируется в общественном мнении отношение к письму как к предательству” (Михаил Ульянов, там же).
“Почему они объединились — подобные В. Буковскому уголовные преступники, организаторы подпольной деятельности против родной страны, и “люди искусства”, называющие себя “защитниками демократии”? Ответ очень прост. Если раньше лозунги “демократизации общества” первые использовали для организации подпольной, нелегальной, антисоветской деятельности, то вторые выдвигали демократические лозунги для прикрытия своего внутреннего неприятия социализма… Весь ассортимент кличек “диссидентов”, “инакомыслящих”, “правозащитников”… — слова, написанные кириллицей, но по сути своей они рождены в тот момент, когда западная пресса “скучает”… Печальное, а еще больше мерзкое зрелище — видеть, как болото засасывает в безысходную трясину того, кто клевету на Родину сделал профессией…” (Советская культура, 11.4.87)8.